«Однако же выгорело, выгорело!» — билось в его разгорячённой волнением и спешкою голове. — «Всё, я миллионщик! Миллионщик!» — думал Чичиков, готовый разве что ни криком кричать от счастья; счастья по достигнутой вдруг долгожданной и, казалось бы, несбыточной цели.
И то дело, господа, что же иное в этом мире может почитать за счастье всякий, как не исполнение заветного желания, к коему стремился всеми помыслами своими и всеми силами души своей не один год? И чувство сие, рождающееся порою в самом грешном и чёрном сердце, конечно же, дано нам не без тайного и мудрого умысла. Только им Господь и померяет души наши, ибо в счастье лучше всего видно, каков он на самом деле есть человек, потому как его всегда с головою выдаст предмет его счастья.
Но вернёмся же к нашему герою, что катит нычне, пылающим от распирающих его чувств, по Петербургским улицам. Когда поутихнули первые приливы нахлынувшего на него восторга, Чичиков почувствовал вдруг проклюнувшееся в его сердце некое опасение. Причём опасение нешуточное и вполне соотносимое с величиною той суммы, что хоронилась в сей час у него под сидением. И в том, признаться, был свой резон.
«Не нужно бы засиживаться здесь, в Петербурге, а то, неровен час, напорешься на каких—нибудь мошенников, либо злодеев, — думал он, — а что, очень даже и возможно! Тут далеко ходить не надобно: тот же Коловратский наведёт. Даром, что ли, он все пытался всучить мне кредитив? Конечно же, нет! Ведь одну бумагу куда как сподручнее стянуть, нежели целый чемодан с ассигнациями! Принеприятнейший, надобно будет сказать, субъект! Давненько не видывал я подобной физиогномии. Глядит на тебя из—под стекла не мигая, точно рыба чёрным своим зраком и поди прознай, что там у него на уме! Да и те пятьдесят тысяч, что берут они якобы за миллионное дело, верно, говорены для одного только отводу глаз! Да на что им какие—то пятьдесят тысяч, ежели можно огресть сразу в двадцать раз более. Ах, я ворона, ворона! Поддался на таковую уловку! Простофиля, одно слово — простофиля!», — принялся стращать и корить себя Чичиков.
— Ну—ка, ты, — толкнул он в спину Селифана, — давай враз осади у тротуара, да погляди, не следует ли за нами какой экипаж!
Однако Селифан не спешил исполнять приказание своего барина, отвечая, что для сего и останавливаться нет нужды, потому как экипажей за их коляской следует цельная туча.
— На то она и проезжая часть, чтобы по ней экипажи следовали, — закончил он нравоучительным тоном, глянувши при этом на Чичикова из—за плеча.
— Слышь, ты, умник! Ты ежели не хочешь отведать сей же час розог, то выполняй лучше, что барин тебе велит, а не сказывай мне сказок о проезжей части, — осерчал Чичиков, снова пихнувши своего рассудительного возницу в бок, что тут же и возымело действие, потому что Селифан, выровнявши коляску у тротуара, так сильно осадил коней, что Павла Ивановича даже подбросило вверх вместе с поставленною на полозки коляскою.
Не рассчитывая на бестолкового кучера своего, Чичиков, приподнявшись над сидением, сам глянул по сторонам и на первый взгляд ничего подозрительного не отметил. Экипажи сновали взад и вперёд по белой укатанной улице, уж местами расцветшей зелёными конскими яблоками, скрипели полозьями по булыжнику там, где тот глядел сквозь проплешины в ободранном снежном насте и никому словно бы и дела не было до крутившего по сторонам потною головою Чичикова.
Но вдруг лихач на железных, крытых расписным лаком санях, описавши резвую дугу, остановился, словно вкопанный прямо перед коляскою Павла Ивановича, так что у героя нашего даже ёкнуло сердце и оно опустилось куда—то в пространство, что расположено в нашем теле намного ниже желудка. Чичиков уж было приготовился к самому худшему развороту событий, чувствуя, как все его члены становятся точно бы ватные, а по ещё мокрой от пота спине студёною струйкой бежит холодок. Однако из санок наместо разбойников выпорхнула одетая в прехорошенькую шубку молодая дама, и отдавши лихачу некое указание, скрылась за дверью модного магазина, чьи витрины пестрили всяческим любезным дамскому сердцу товаром.
«Нет, это никуда не годится! Таковым манером и до сердечного припадка можно себя довесть, — подумал Чичиков, — и в правду, нечего тут более околачиваться, коли уж все дела обделаны. А погулять мы ещё успеем. Ещё сыщется для сего время, пускай и в другой раз!».