Афонский слегка нагнул аккуратную голову, словно в ожидании заслуженной похвалы за безупречно составленное — в этакой штабной манере — донесение, и Хохлов увидел тщательно замаскированную лысинку.
В нужном месте Афонский в обоснование законности действий Бряхина сослался на приказ Верховного Главнокомандующего, безошибочно назвав его номер и дату, затем — на недавний приказ командующего армией («Товарищ следователь, я уверен, знакомы с ним») о награждении и полной реабилитации штрафника Агизова из соседней дивизии с досрочным освобождением из штрафной роты за аналогичный случай применения оружия к предателю.
Афонский объяснялся уверенно, гладко, несколько небрежно, будто речь шла о чем-то малозначительном и предельно ясном. Ему доставляло явное удовольствие щегольнуть своей осведомленностью.
— Этот приказ лично мною доведен до каждого солдата моего взвода.
Он снял с рукава кителя невидимую пылинку.
Афонский мог говорить, конечно, и другим языком, простым, человечески теплым, но для официальных объяснений с представителем военной юстиции он считал более уместным деревянный, бесцветный язык канцелярий. Весь его недоуменный, парадно-самодовольный вид словно говорил: «Неужели у вас, товарищ дивизионный следователь, нет более важных дел, чем этот совершенно ясный случай с Ляпиковым?»
«Проштрафившийся адъютант, — подумал Хохлов, с завистью глядя на золото погон и старательно отутюженный костюм Афонского. — Вырядился, как на парад. Костюм небось ординарец гладил. Интересно, где он парчу добыл?» Афонский напоминал тех самодовольных от частого общения с высоким начальством офицеров, которых Хохлову приходилось встречать в больших штабах на должностях адъютантов. Однако Каменский отозвался об Афонском как об авторитетном, мужественном офицере.
6
Из дальнейших допросов выяснилось, что в ту ночь никто на переднем крае не видел ни Бряхина, ни Ляпикова, ни того, что между ними произошло. Часовые слышали автоматные очереди (они раздавались примерно с того места, где стоял на посту Бряхин) и ответную стрельбу немцев по участку Бряхина. Одни утверждали, что в этот момент немцы не освещали местность ракетами. Другие говорили, что освещали. Часовые ближайших к Бряхину постов справа и слева слышали: «Лешка! Стой!» И тут же, сразу — стрельба и оборвавшийся между очередями крик: «Что вы!.. Не...» Похоже, кричали два человека: сперва Бряхин, потом, должно, Ляпиков.
— Не может быть, — говорил, будто сам с собой вслух рассуждая, вторично вызванный Бряхин. — Почудилось им. Путают. Голоса у нас вроде схожие. — И продолжал задумчиво: — А может, и правда... Мог за трескотней не услышать. — Бряхин вдруг брезгливо скривил сухие губы: — А что мог он сказать, предатель?! Чем оправдаться?.. — Пряча концы завязок под наушники шапки, продолжал наставительно: — Ракеты-то немцы бросали. Иначе как же я Ляпикова распознал бы?
Сочувственно заглядывая Хохлову в глаза, он всем своим видом выказывал терпеливое понимание, стремление помочь следователю. Мол, я не обижусь, знаю: должность такая, полагается...
Странный смех Бряхина уже не казался Хохлову неуместным.
Оставшись один. Хохлов долго думал о том, что мог означать предсмертный крик Ляпикова. Ни до чего не додумавшись, он пошел во взвод Афонского.
— Почему Ляпиков пошел к врагу? — спрашивал Хохлов солдат.
Ответы были разными.
Недоуменный: «Хто його знае...»
Со ссылкой на народную мудрость: «Чужая душа — потемки».
С нотками сожаления, грусти: «Солдат был кроткий, некурящий, грамотный, любил про книжки рассказывать. Кто мог подумать!..»
Покаянно-назидательный: «Не распознали, значит. Недоглядели. Урок нам...»
С робкой надеждой: «А может, он за чем другим полз...»
У солдат потемнели глаза.
— Усовестить волков пополз... Так что ли, христосик?!
— Передать им: зря, мол, стараетесь — «пятачка» все равно не вернуть!
— Фашистского генерала на блюдечке сюрпризом преподнести!
— Проверить, как у них по части бдительности...
— Чтоб ихнюю оборону всю разом фю-ю-ть!.. За этим? Да?
— В гости. Шнапсу попить и обратно...
7
Ночь садилась на «пятачок» трескучими вспышками ракет, надсадной бранью пулеметов, пунктирными дугами трассирующих пуль. Будто огромный багрово-мглистый лоскут, прошитый разноцветными наметками.