— Друзья отца, — наливая сливовицу, говорил Петар, рассказали мне о том, как он принял смерть. Поверь, мой друг, это было страшно… Давай, помянем всех наших стариков, и твоих, и моих!
Выпили не чокаясь по полной, помолчали, переводя дух и заедая забористую препеченицу "кислым млеком".
— Послушай, Петр, теперь я начинаю понимать, — раздумчиво молвил, горестно кивая могучим орлиным носом черногорец, — что оба они, хотя и стали величайшими политиками, были бандитами с большой дороги. И ваш, и наш маршал… у них обоих одинаково руки по локоть в крови вымазаны. Может быть, в их ремесле без этого нельзя? Знаешь, еще в шестидесятые годы случались странные смерти среди уцелевших и для некоторых людей авторитетных противников Тито. Но не будем о политике, лучше давай выпьем за два прекрасных, но — увы! — несуществующих государства: СССР и Югославию!
Позднее, когда неподъемная бутыль слегка потеряла в весе, Любинка разговорилась и сообщила, что получила имя в честь Любы Шевцовой, и что в детстве ее все звали просто "Любкой". Как выяснилось вслед за тем, семья ехала в Белград на свадьбу сына. Новым знакомым были предъявлены изумительной работы дорогущие бриллиантовые запонки и перстень — эти семейные драгоценности, взятые во время войны в качестве трофеев отцом Петара, должны были стать свадебным подарком Симичу-младшему и его молодой супруге. За здоровье молодых выпили неоднократно, после чего Петар принялся, давясь от хохота, рассказывать анекдоты. Тане было не всегда понятно (приходилось прибегать к помощи Петра), но очень смешно. А к острым словцам, которыми их новых знакомый пересыпал свою речь, Борисова за три недели успела привыкнуть: здесь не стеснялись при дамах в разговоре сказануть такое (причем именно в этих случаях толмач не требовался: корни-то у самых смачных выражений общие!), что в Москве не во всяком сугубо мужском обществе было бы допустимо.
— Собрался старый партизан первый раз в жизни в столицу, — повествовал Петар. — Ну, секретарь парторганизации провел с ним беседу, и тот отправился. Не успел приехать в Белград, тут же попал под машину. Из больницы сообщили в его деревню, оттуда примчалась встревоженная родня. Как это тебя угораздило, спрашивают. Партизан отвечает: не знаю, я все делал, как мне товарищ секретарь велел. Он говорил: в городе на каждом шагу светофоры; когда загорается зеленый человечек, идут простые граждане, а когда красный — только члены партии!
В Белграде Петар отпустил новых друзей исключительно после того, как всучил им адрес своего сына и вынудил дать обещание, что те на следующий день непременно придут на свадьбу. Такси — антикварного вида "мерседес", помнивший, вероятно, еще Аденауэра — доставило наших героев в гостиницу, расположенную на улице "Цара Хаjле Селассиjа", что начинается на площади "Славиjа", и на которую выходит задний фасад российского посольства. "Очевидно, — сыронизировал по поводу этого названия журналист, не сразу сообразивший, что "цар" следует понимать как император, — последний эфиопский монарх был лучшим другом товарища Тито!".
"Уютное и тихое местечко" — таким показался на первых порах Борисовой и Клаутову этот старый и ни на что не претендующий отель, у которого, тем не менее, перед более современными было два важных преимущества: симпатичная (особенно на излете отпуска) стоимость номеров и близость к историческому центру города. Когда Петр с Таней заканчивали формальности, связанные с заселением, в тесноватом холле появились знакомые лица — их недавние соседи по купе. Впереди с самым возмущенным видом, энергично размахивая свободными руками, шествовал глава семейства, за ним — совершенно убитая Любинка и невозмутимая дочь, обе тяжело нагруженные многочисленной ручной кладью.
— Что случилось? — искренне удивился Клаутов.
— Эта старая будала перепутала числа, и сказала вчера сыну по телефону, что мы приезжаем завтра. А сегодня его, разумеется, нет дома, скорее всего, он уехал за город на мальчишник, вот нам и пришлось остановиться на ночь в гостинице. Какая удача, что ты с женой…