— Ну и как ты предлагаешь искать гипотетического отца Вацетиса-младшего? Вряд ли его дальняя провинциальная родственница поможет нам перетрясти белье этой семьи… Или, может, предложишь лезть с нескромными вопросами к банкиру? Если даже он чего и знает, то пошлет подальше, и все!
— И это говорит старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска?! Даже я, простая русская баба, — Борисова цитировала персонажа Веры Марецкой из кинофильма "Член Правительства", — понимаю, что если нам что-то и может помочь, то только архив ЗАГСа. Может, мальчика — если вся эта моя придумка не химера — первоначально записали на биологического отца? Может, он родился у будущей супруги Вацетиса еще до брака с ним? Конечно, за это — один шанс из миллиона, но все же… Миш, это легко и быстро можно проверить!
— Быстро только кошки родятся! — хмуро сообщил Гусев и полез за мобильником.
Изложив неизвестному Тане Алику просьбу узнать в органах ЗАГС все, что возможно о родившемся двадцать седьмого сентября 1943 года Эдуарде Эдуардовиче Вацетисе, Михаил, отключил трубку и предложил "поменять базу", в результате чего они отправились к Борисовой. Там, в ожидании вестей, хозяйка попыталась работать, а гость ухватился за новый детектив. Ничего у них из этого — поскольку головы были заняты совершенно другим — не вышло, и все закончилось тем, что оба оказались перед телевизором, где с мрачным выражением лица безнадежно смотрели какую-то юмористическую передачу. Переключили на "Культуру", но там было еще хуже: молоденькая бессмысленная ведущая, красуясь перед камерой, мучила дурацкими вопросами седобородого народного поэта Аварстана Шарипова. Наконец, раздался телефонный звонок, и на этот раз звонил, наконец, гусевский коллега, а не очередная подружка Борисовой, которые в тот день как сговорились, и трезвонили одна за другой. Татьяна напряженно пыталась по репликам и вопросам Михаила понять, о чем идет речь, но безуспешно.
— Хрень какая-то, — положив трубку, сообщил ей майор. — Алик обнаружил запись о выдаче свидетельства о рождении Вацетиса Эдуарда Эдуардовича, каковой появился на свет, как мы знаем, 27 сентября 1943 года. Запись датирована тем же числом, но годом позже. Справка из роддома, на основании которой собственно, свидетельство и выдается, отсутствует. Что из этого следует?
— Что из этого следует? — повторила вслед за Гусевым не рожавшая, и потому не знавшая соответствующих порядков Борисова.
— Получается, что нарушена куча правил. Свидетельство о рождении, почему-то, оформили только в первую годовщину рождения чада. А как же прикрепление к поликлинике? Прописка и прочие формальности? Даже сейчас в нормальной семье это было бы редкостью, а в те жесткие времена трудно даже представить себе, что новорожденный москвич жил год без документов.
Переводчица почувствовала, как у нее забилось сердце.
— Может, у него уже было другое свидетельство, с указанием иного родителя?
— Тогда должны были бы записать: "Выдан дубликат…", но этого же нет. И потом: отсутствие справки…
— Могли и потерять, — не согласилась Борисова. — Трудно ли офицеру НКВД обойти такой пустяк?
— Не трудно, а практически невозможно! По справке устанавливается и записывается мать, а отец, между прочим, записывается по желанию: на кого мамаша показала, тот и ботинок.
— Кто?
— Ботинок — батя, папаша. О чём, бишь, я? Да, в обычной ситуации без справки не получилось бы, в ЗАГСе заставили бы пойти и получить дубликат. Ага!
— Что "ага"?
— Справочку эту можно восстановить по архивам московских роддомов. Не так их много было в ту пору, да и младенцев, полагаю, рождалось во время войны не богато.
— Но это же уйма работы!
— Совсем не уйма, коль мы знаем дату рождения. Вацетис в то время уже служил в Москве, так что супруга его рожала здесь, а значит, должны найти. Тем более что все документы хранятся в одном месте, и не надо будет объезжать старые роддома.
Михаил снова принялся названивать, на этот раз подполковнику Белову. Тот был наслышан уже о проблемах друга, и немедленно отрядил для поисков в помощь все того же Алика и еще двоих человек. Теперь ко всем прочим проблемам прибавилась еще одна: до окончания рабочего времени оставалось все ничего, а заставить архивных работников трудиться сверхурочно могло только вмешательство высокого начальства, обращаться к которому у Гусева не было ни желания, ни оснований, ни даже полномочий — коль скоро его отстранили от расследования дела об убийстве генерала Вацетиса.
Томительно текли минуты, телефон молчал, а часовая стрелка просто в каком-то спринтерском темпе неслась к цифре шесть. В 18–05 Гусев сломал карандаш, с помощью которого пытался решать кроссворд. Борисова, обычно не отказывавшая себе в удовольствии в течение дня выкурить четыре-пять сигарет, дымила как паровоз, прикуривая новую сигарету от докуренного до самого фильтра бычка предыдущей. Телефон проснулся без двадцати пяти семь. Первым трубку схватил Михаил и по привычке отрапортовал: "Гусев!". Разговор был не долгим, поблагодарив, майор пообещал не знакомому Тане Алику, что "на сегодня все!", и по выражению Мишиного лица Борисова поняла, что ничего особенно радостного раскопать не удалось.