12
Из протоколов совещания Информбюро 1949 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений).
В Польше, говорит тов. Берман, мы в 1947–1949 годах повели борьбу против "гомулковщины"… Гомулковщина была тем более опасна, что перекликалась с живучими еще тогда… националистическими настроениями и что ее носителем был генеральный секретарь партии.
Из протокола заседания Секретариата Информбюро 20–22 апреля 1950 г. (текст и стиль подлинные, цитаты приведены без изменений).
Тов. Гэре (Венгерская делегация). Со времени опубликования резолюции Информбюро мы сделали значительный шаг в ограничении проникновения в Венгрию военной, империалистической пропаганды и клеветы. Мы полностью вытеснили американские и прочие реакционные фильмы. Прекратили распространение в стране капиталистической печати и прочих изданий, запретил их ввоз в страну.
Седьмого февраля в Варшаве определенно пахло весной, хотя, если верить календарю, до конца зимы оставалось целых двадцать два дня — на день больше положенного за счет того, что тысяча девятьсот шестидесятый год выдался високосным. Студентам — и в их числе первокурснице Ирэне Томачиньской — повезло: первый учебный день после зимних каникул пришелся на воскресенье. По этому поводу девушка собиралась в кино — в высотном здании-близнеце построенных в Москве высоток, где разместился Дом советской науки и культуры, располагался один из крупнейших в Варшаве кинотеатров, и там шел американский боевик. Их разрешили показывать всего несколько лет назад, поэтому каждый раз ажиотаж бывал огромным, из-за чего они с подружкой смогли достать билеты только на утренний сеанс.
Воскресный завтрак обещал чашку хорошего дорогого кофе, который они могли позволить себе только раз в неделю (названный брат Войцек, закончивший юридический факультет университета, никак не мог устроиться на работу и перебивался случайными заработками, поэтому семья жила на одну зарплату тетки Малгожаты). Трапезничали по давно заведенному порядку: женская половина болтала, а Войцек шелестел страницами свежих номеров "Спортивного курьера" и "Жиче Варшавы".
— Ну, что сегодня пишут хорошенького? — спросила брата Ирэна.
— А, — с досадой в голосе откликнулся тот, — читать нечего: вчера нашему маленькому Сталину стукнуло пятьдесят пять, сплошные поздравления!
— Не смей так называть Гомулку! — вскинулась Малгожата, которая отнюдь не являлась горячей поклонницей первого секретаря ЦК Польской объединенной рабочей партии, но за долгие шесть лет немецкой оккупации и три пятилетки нового режима усвоившая на уровне условного рефлекса простую истину: болтун долго не живет.
— Да, поддержала тетку Ирэна, — он разрешил показывать нормальное кино и ездить за границу! И вообще, как можешь ты его так обзывать, если при Сталине он сам сидел…
— Все они одним миром мазаны! Просто одни поумнее, а другие — попроще; когда одни еще сопли жевали, другие подсуетились, и первыми посадили своих менее разворотливых "товарищей по партии"! И вообще, воробышек: не лезь во взрослые разговоры! — отмахнулся от нее брат.
— Это я-то воробышек? — вознегодовала первокурсница. — Да я всего на шесть лет младше тебя. — И совершенно по-детски добавила: — Не успеешь оглянуться, как я стану дипломированным врачом!
— Вот из-за таких разговоров тебя никуда и не берут, горе мое! — осерчала на сына Малгожата, и тут же обратила свой гнев на Ирэну: — Чтобы я больше не слышала от тебя разговоров о политике! Я в твои годы…
О чем тетка предпочитала говорить, когда ей самой было неполных восемнадцать лет, Ирэнка так и не узнала, поскольку пулей выскочила из-за стола, не забыв, правда, перед этим одним глотком допить свой кофе. Последний день каникул начался со скандала, и это было обидно! Когда Ирэна, по своей привычке не смотря по сторонам, энергично вышагивала по двору, ей показалось, что она видит боковым зрением, как соседка из дома напротив вроде бы показывает на нее рукой какому-то пожилому мужчине в черном "пирожке". Ирэна остановилась и пригляделась получше, но соседка, как обычно, сидела в одиночестве на лавочке и что-то вязала, и рядом с ней никого не было. "Почудилось", — решила девушка и заторопилась дальше.
Второй раз черный "пирожок" попался ей на глаза в трамвае. Ирэна не была уверена, что это — тот самый головной убор, который она увидела — или думала, что увидела — на привидевшемся ей во дворе незнакомце, но ей все же стало как-то жутковато. Отвернувшись и стараясь не показать своего интереса, она с помощью зеркальца в пудренице (любовь к детективам — великая вещь!) попыталась получше рассмотреть этого своего попутчика, чтобы в случае столкновения с очередным "пирожком" точно знать, действительно ли ее преследует один и тот же человек.