— Я хочу рассказать тебе о том, как арестовали твоих родителей. Вернее, из-за кого. А если быть совсем точным — на кого я грешу, как на доносчика. Хотя боюсь, не донесла бы она, нашелся бы другой повод для ареста…, - несколько путано заговорил новый знакомый. В общем, дело было так. Где-то с 1947 года в стране начались аресты. Конечно, они происходили и раньше, но с какого-то момента все это начало производить впечатления кампании, как это уже не раз бывало в России в тридцатые годы. К сорок девятому году в артистических и литературных кругах Варшавы — а все мы, так или иначе, знали друг друга — царило чемоданное настроение: многие мечтали выехать, но границы уже были наглухо закрыты. "Брали" каждую ночь, и это самое "чемоданное" настроение реализовывалось в том, что почти каждый имел наготове саквояж со сменой белья, теплыми носками и папиросами.
Цепелевски прервал свой рассказ, достал пачку сигарет "Пяст", раскурил новомодную сигарету с фильтром и глубоко затянулся.
— Я уже говорил тебе, что в своем кругу мы все были если не друзьями и приятелями, то шапочными знакомыми — точно. Поэтому с течением времени было несложно вычислить доносчика (в нашем конкретном случае это была женщина, некая Мария Майдан, обладательница довольно приличного меццо-сопрано). Во всяком случае, она была вхожа в дома всех арестованных в то время, включая и твоих родителей (твоя мать, святая женщина, над ней как бы шефствовала, рассматривая Марию как свою творческую смену). Возможно, она решила эту самую смену поторопить… На доносчицу покушались дважды, кто — не спрашивай. Первый раз неудачно, а во второй, прости господи, — пан Ежи перекрестился, — вроде бы удачно. По крайней мере, она попала в больницу, из которой уже не вышла. Теперь внимание: я пришел на ее похороны, но не столько проститься, сколько убедиться в том, что ее, наконец, закопали. Так вот: я пани Майдан почти не узнал — так, известное сходство… Значения этому ни я, ни другие не придали, поскольку смерть вообще человека не красит, а зачастую еще и сильно искажает его облик. Однако примерно через месяц, возвращаясь в Варшаву с гастролей из Москвы, в аэропорту я встретил женщину-точную копию Марии, которая улетала в Париж. Ее провожали двое мужчин специфической наружности, от которых за версту пахло госбезопасностью. Вместе с ними она без очереди — а тогда (впрочем, и сейчас ненамного лучше) отъезжающих на Запад трясли дай Бог! — миновала паспортный контроль. Отсюда родилось подозрение, что хозяева этой самой Майдан вывезли ее из страны, чтобы сохранить "ценного кадра".
Рассказчик достал новую сигарету, взахлеб затянулся и тяжело закашлялся.
— У меня отбиты легкие, — как-то обыденно и чуть ли не извиняясь, сообщил пан Ежи.
— А что было дальше? — не выдержала Ирэна.
— А дальше, — Цепелевски вытер выступившую на покрасневших от надрывного кашля глазах слезинку, — я вернулся из аэропорта домой, где меня уже ждали. На свободу я вышел в самом конце 1956 года. Боюсь, долго я уже не протяну, поэтому я начал искать тебя. Ради высшей справедливости ты должна разыскать доносчицу и не дать ей спокойно умереть в своей постели.
— Но как же я ее найду?
— Фамилию она, конечно, изменила и, скорее всего, до сих пор живет где-то за границей. Могу лишь сказать, что у нее…, - тут пан Ежи несколько замялся, — на левом плече родинки выстроились в абсолютно правильный ромб. Все мы были тогда молоды! — как бы оправдываясь, поведал он. — В общем, в Писании сказано: ищите и обрящете! Может быть, ты доживешь до того светлого мгновения, когда Карфаген падет, и откроются архивы госбезопасности. Можно еще попробовать найти ее родню — если, конечно, у этой нелюди она есть: не исключено, что они как-то поддерживают связь… Если тебе повезет, и если ты проявишь волю и старание, на помощь к тебе обязательно придет удача. Ты должна найти и наказать предательницу, как это в свое время удалось Тилю Уленшпигелю, который разделался-таки с доносчиком-рыбником. Сделай это, девочка, — в память о своих родителях и… в память обо мне!
13
Из справки "Новая попытка фракции Тито дезориентировать компартию и трудящихся Югославии (текст и стиль подлинные, приведены без изменений). Справка подготовлена для секретариата Инфомбюро.
"Братские компартии никогда не высказывались против социалистической индустриализации Югославии, а критиковали националистические тенденции в народнохозяйственных планах группы Тито, наносившие ущерб интересам строительства социализма в Югославии и интересам мирового социалистического хозяйства, которое должно представлять собой гармоническое целое, и поэтому должно планироваться не только в национальных, но и в интернациональных рамках".