— Ну, что скажешь хорошего? — пыхнув, наконец, ароматным дымом, поинтересовался Тито.
— На Дальнем Востоке без перемен, — намекая на Корейскую войну и связанные с ней у Советского Союза проблемы, лукаво ответил Кардель. — Это что касается хорошего…
— А плохого? — несколько равнодушно осведомился президент.
— С подачи французских сталинистов марсельские докеры бастуют и отказываются грузить для нас военное снаряжение. То же самое и в Италии. Дядюшка не расстается с мечтой во второй раз послать свои танки на Белград. Но пока у него в одном месте как заноза сидит генерал Макартур…
— Ты убежден, что седалищная часть нашего заклятого друга и учителя располагается на Корейском перешейке? — скривился Тито. — Нет, не с той стороны новости меня сейчас интересуют…, - внимательно изучив пепел на своей сигаре (как истинный ценитель этого вида табачной продукции, маршал стремился его подольше не стряхивать), и выдержав паузу, продолжил: — Во внешней политике сейчас действительно все более-менее стабильно — по крайней мере, пока. Я, понимаешь, все больше и больше думаю о проблемах не вокруг Милано, а вокруг Милована.
Сообразив, что он неправильно спрогнозировал тему предстоящего разговора, Кардель на ходу перестроился:
— Да, господин президент, я давно уже хотел поговорить с вами о Джидо, но, как-то, не решался…
— Что ж так долго собирался? — в голосе Тито послышались раскаты надвигающейся грозы. — Иногда, друг мой Тоне, ты бываешь излишне смел и бесцеремонен, а тут такая деликатность…
Второй секретарь почувствовал нешуточную опасность: президент не страдал отсутствием подозрительности.
— После того замечания, товарищ первый секретарь, что вы сделали мне на Бриони, я остерегаюсь высказываться по вопросам кадровой политики. Как говорится, Богу — Богово, а кесарю — сечение!
Тито хмыкнул на очередную шутку своего любимца — пусть даже это был парафраз известной поговорки, но все-таки его ненавязчиво назвали богом — и инцидент, казалось бы, был исчерпан. Однако следующий вопрос президента показал, что расслабляться рано:
— Так что же ты, скромный друг мой, собирался рассказать мне о Джиласе, но по застенчивости своей всем известной, постоянно откладывал? Валяй, я тебя слушаю. И не тяни: полагаю, времени на раздумье тебе не надобно: зная тебя могу предположить, что ты давно уже все для себя сформулировал…
Кардель внутренне подобрался. В сложившейся конфигурации беседы любое неудачное слово или даже интонация могли рикошетом вернуться к нему, и потом не отмажешься от обвинений на любой вкус, что уже зависело бы от прихоти или каких-то планов вождя — уже имевшихся или еще только обдумывавшихся. Слишком многих на памяти второго секретаря "уличали" таким вот образом в "беспринципном карьеризме" и желании "подвинуть" коллегу по партии, или в "гнилом либерализме" и нерешительности, или в потере бдительности и преступном промедлении, а то и в тайной игре в команде сторонников "Усатого". Пройти между Сциллой и Харибдой можно было только по узкой тропинке, безупречно угадав и артикулировав то, что маршал и хотел услышать.
Начиная игру, Кардель решил пойти с такой сильной фигуры, как "объективность":
— Вы знаете, как я всегда любил Милована. Да что там любил, я и сейчас готов отдать за него руку! Мало кто сделал больше, чем этот наш старый соратник и друг для победы в войне и революции. Звание Народного Героя Югославии так просто не присваивают! — это был легкий намек на то, что до недавнего времени и товарищ маршал души не чаял в умном и беззаветно храбром Джидо. — А какой прекрасный доклад он сделал в сорок восьмом, на VI съезде партии! Но вот в последнее время…, - не договорив, Эдвард сделал паузу и сокрушенно закачал головой, ожидая какого-нибудь знака от своего собеседника, чтобы понять, в том ли он движется направлении, или следует срочно менять галс.
— Да, в последнее время…, - повторил за ним Тито, и если бы не серьезность момента, можно было бы подумать, что он передразнил своего собеседника — столь интонационно похоже это было произнесено. — А ведь мы дружили с ним…, - Эдвард отметил, что президент употребил прошедшее время, — … еще с довоенной поры, когда Джидо вошел в тридцать восьмом во Временное руководство партии.