Мысли о Югославии оставили Сталина только в комнате президиума, расположенной, как и полагается, за сценой Большого кремлевского дворца. После ремонта, затеянного еще в тридцатые годы, дворец потерял все свое византийское великолепие (изрядно, правда, к тому времени поистершееся) и приобрел столь любезный сердцу вождя казенный аскетический вид. Эту простую и суровую эстетику (если это слово вообще применимо в данном контексте) только подчеркивали дубовые панели, украшавшие кабинеты высших лиц государства; разумеется, имелись они и в комнате президиума.
Кивком головы поздоровавшись с присутствующими, вождь выглянул в заполненный уже зал, что-то прикинул, и ко всеобщему изумлению вышел на сцену. Не обращая ни на кого внимания, он пересчитал стулья, стоявшие около длинного стола. С мрачным удовлетворением кивнув головой (разумеется, он, как всегда, даже в такой малости не ошибся: одного стула не хватало!), Сталин вернулся за кулисы и, категорически отказавшись от помощи бросившихся к нему со всех сторон делегатов, лично "восполнил недостачу". "Ничего без меня не могут!" — с острым раздражением подумал Генеральный секретарь и, странное дело, неважнецкое до того настроение его удивительным образом резко улучшилось.
Сидя в президиуме и слушая краем уха открывавшего заседание Маленкова, Сталин просматривал доклад мандатной комиссии. Судя по фамилиям, партийные комитеты топорно подошли к формированию делегаций: еврейских фамилий практически не было, хотя он не раз говорил, что борьба с безродными космополитами не имеет ничего общего с антисемитизмом. Приличия нАдо соблюдать, и негоже давать врагам повод обвинять нас в измене великому принципу интернационализма! Кое-кого придется взгреть… а линию партии без суеты и спешки проводить дальше. Чёрти что творится и в науке, и в культуре, причем сплошняком: что в театре, что в кино, что в музыке или литературе!
Отложив доклад мандатной комиссии, генсек взялся за список присутствовавших на съезде иностранных гостей и автоматически, подчиняясь относительно недавно возникшему условному рефлексу, посмотрел в его конец, где в соответствии с алфавитным принципом должна была размещаться делегация Союза коммунистов Югославии. Разумеется, никого из банды Тито в ее составе не было — делегацию КПЮ составляли сплошь политэмигранты, а возглавлял ее славный партизанский генерал, Народный Герой Югославии Перо Попивода. (Русские друзья, основываясь на имени его отца, звали генерала запросто: Петр Савич.) Попиводе пришлось в 1948 году покинуть родину после провала антититовского переворота, который готовило несколько крупных военных чинов, в число которых входил и он. Сталин вспомнил их первую встречу, произошедшую у него в кремлевском кабинете. Тогда Перо решил зачем-то (скорее всего от смущения) назвать свою фамилию и, коротко наклонив голову, буркнул: "Попивода". В ответ хозяин кабинета с непередаваемым юмором протянул руку и тоже представился: "Сталин". После они поговорили об обстановке в Югославии, и в ответ на вопрос Сталина о том, что молодой генерал думает о Тито, тот назвал его троцкистом. Помнится, он тогда в ответ сказал, что Тито гораздо хуже: троцкизм, все-таки, был хоть и антиленинским, но революционным рабочим движением, а нынешний югославский лидер — просто пакость.
Слегка улыбнувшись в усы этому воспоминанию, вождь взял карандаш и написал на листе бумаги: "На каком языке будет выступать Попивода?", после чего передал записку Маленкову. Тот немедленно ответил: "На русском". Генсек досадливо поморщился: ну как они не понимают, что это политически неправильно?! Что это: по заказу "Свободной Европы" или по нашей природной дурости? И так ведь все, кому не лень, говорят, что югославские эмигранты в СССР поют с голоса Москвы, совсем оторвались от родины и не представляют, чем живут и чем дышат их соплеменники. Идиотское недомыслие! Переведя дух, Сталин подумал, что у Попиводы есть еще время перевести свою речь на сербско-хорватский: иностранных делегаций приехало на девятнадцатый съезд как никогда много, а по регламенту каждой из них полагалось сорок минут — двадцать на собственно выступление, и столько же на перевод (синхронный в то время не практиковался). Получив записку: "Только на родном!", Маленков торопливо подошел к главе делегации СКЮ. В это время уже выступал Макс Рейман от компартии Западной Германии, и Попивода, чья очередь была следующей, запротестовал, уверяя, что не сможет за оставшееся время переложить свое достаточно большое выступление на родной язык. В это время к ним подошел генсек.