— Ты действительно опасен! Тысячу раз прав был Ранкович, когда говорил, что исправить предателя-"ибэиста" могут только девять граммов в затылок… Никогда, слышишь, никогда маршал Тито не будет секретарем Белградского обкома ВКП(б)!
Шошкич помолчал, мучительно пытаясь подавить в себе вспышку острой ненависти к этому бывшему человеку, который только что сам себе подписал смертный приговор. В наступившей тишине было слышно, как бьется в раскаленном абажуре настольной лампы какое-то несчастное насекомое. "Выжечь, каленым железом выжечь всю эту заразу!" — подумал Никола и внезапно успокоился, только в висках слегка покалывало от только что пережитого стресса.
— Ну что ж, гражданин Симич, — как бы со стороны услышал Шошкич свой мертвенно спокойный голос, — вы правы: действительно, любые дискуссии о патриотизме, национализме и прочих "измах" абсолютно бесполезны и, более того, контрпродуктивны. Давайте лучше поговорим о предстоящем суде и о ваших показаниях на нем.
— Вы по-прежнему, гражданин следователь, — арестованный принял изменившиеся правила игры и тоже перешел на официальный тон, — уверены, что я соглашусь участвовать в судебном фарсе?
Генерал Шошкич уклонился от прямого ответа, сразу перейдя к делу:
— Поправьте меня, если я ошибаюсь: на сегодня единственным — если не считать вас — живым пока еще членом вашей семьи является малолетний сын Петар…
20
Из выступлений М.Пияде на митингах в городах Титограде 21 июня и Бела Црква 8 июля 1949 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):
"Хотя Красная Армия и освободила Черногорию, Румынию, Венгрию и Болгарию своим оружием, не она принесла им систему народной демократии… Эта система народной демократии родилась здесь, в Югославии, и это дело наших рук".
"Уже год длится ожесточенная и напрасная борьба Информбюро за "здоровые элементы", которые во имя вновь изобретенного "интернационализма" согласились бы превратить свою свободную социалистическую родину в покоренную губернию…".
В потрясенном молчании москвичи прошествовали в свой номер. Его дверь была заперта: вопреки установившемуся в последнее время обыкновению, подполковник Шошкич на этот раз был занят где-то в другом месте.
— Ну, как вы прокомментируете все это, маэстро Капабланка? Вы по-прежнему уверены, что с уменьшением количества фигур на доске позиция упрощается? — не без горечи в голосе вопросила Татьяна.
— Теория знает также и сложные окончания, в особенности, когда при большом количестве пешек сохраняются ладьи! — нашелся Петр. — Черт побери, я ничего уже не понимаю!
— А раньше понимал? — не преминула подколоть Борисова.
— Знаешь, как чукча охотился? — вопросом на вопрос ответил Петр и, увидев в глазах собеседницы отрицательный ответ, начал рассказывать: — Отправился, значит, чукча на охоту. Ружье перед собой выставил, идет по тундре. Вдруг: фр-р! — вспорхнула у него из-под ног здоровенная куропатка. Ну, он стволом повел: бах! бах! Мимо. "А, — расстроено головой трясет, — совсем старый стал, совсем г…о стал!". Оглянулся, убедился, что вокруг никого нет, рукой махнул и добавил: "А, и молодой был, г…о был!".
Как ни мрачна была Татьяна, не удержалась, фыркнула. Однако прежнее мрачное выражение тут же вернулось на ее лицо.
— То-то же… А то: "Ничего уже не понимаю!", — передразнила она. — Если б раньше хоть что-нибудь понимал, глядишь, эта симпатичная Йованка, вполне возможно, осталась бы жива! "Пока еще у меня не сложилась вся картина этого дикого преступления, однако кое-какие выводы и предположения я уже могу сделать. Другое дело, что не всем я готов поделиться…" — процитировала она своего приятеля. — Тоже мне, Эркюль Шерлокович Мегрэ!
— Мне больше по душе Ниро Вулф, — разворачивая газету, рассеянно ответил Петр.
— Ну-ну, скромный вы наш! Поверь мне как профессиональному литератору: тебе далеко не то что до этого гения сыска, но даже до его верного Арчи Гудвина!
С расстроенным видом — как бы одобряя собственные слова — пару раз кивнув головой, Таня достала с полки бутылку виньяка и плеснула себе граммов пятьдесят. "Элеганция-Франция!", — с грустью вспомнила она любимое выражение покойной вдовы Момчила и лизнула обжигающий напиток.
— Слушай, а почему же до сих пор к нам не пожаловал твой, а теперь и мой заклятый друг Душан? — неожиданно спохватилась она.
— Благодаря его "топтунам" у нас, очевидно, на этот раз имеется алиби — другого объяснения я не вижу. Но ничего, все равно он не долго заставит себя ждать… Слушай, будь другом, достань мне пивка! — Петр с вечерней "Политикой" уютно устроился в кресле, водрузив ноги на кровать, и у него уже не было сил изменить позу. К тому же — если судить по его сосредоточенному виду — он наткнулся на что-то, привлекшее его внимание.