— В день совершения убийства, в том доме, где проживал генерал-отставник (это почтенное строение с четырехметровыми потолками, в Малом Толмачевском переулке, на задах Третьяковки), по свидетельству консьержки вертелось несколько подозрительных личностей. Одна из них внешне удивительно напоминала домушника, наследившего в столице и на днях взятого в Ростове. Вот я его и навещал… Пойдем, пора варить вторую порцию!
Возвращаясь домой, Клаутов с пьяным упорством (разумеется, дружеская трапеза раками и пивом не ограничилась) снова и снова пытался понять, отчего фамилия убитого энкаведешника кажется ему знакомой.
23
А.Сурков. "Конармейская песнь", 1935 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):
"… На Дону и в Замостье / Тлеют белые кости. / Над костями шумят ветерки. / Помнят псы-атаманы, / Помнят польские паны /Конармейские наши клинки".
Из воспоминаний Н.Хрущева (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):
"Эти люди [члены компартий Польши и Западной Украины] в нашем понимании требовали проверки, хотя они были коммунистами и завоевали это звание в классовой борьбе. Многие из них имели за плечами польские тюрьмы… Мы смотрели на этих людей как на не разоблаченных агентов. Их не только надо проверять, но проверять особой лупой. Очень многие из них, получив освобождение от нашей советской армии, попали в наши советские тюрьмы…".
— Что вы знаете о Верхнеяицкой крепости, Вячеслав Михайлович? — этот вопрос Сталин, пряча в усах хитрую улыбку, задал едва только Молотов, поздоровавшись, взялся за спинку стула, чтобы занять свое привычное место за большим столом для заседаний.
Гостя вопрос несколько обескуражил, чего хозяин и добивался. Не без удовольствия смотрел он на то, как председатель правительства и новоявленный нарком иностранных дел протирает, чтобы скрыть растерянность, очки. Дожидаясь ответа, неожиданно подумал: интересно, привычка занимать одно и то же место у людей от котов или от собак? А может, от птиц? Вот есть же у него на ближней даче, в Волынском, знакомая ворона, которая облюбовала ближайшую к окну кабинета елку, и всегда сидит на одной и той же ветви…
— П-пожалуй, ничего, — как обычно слегка заикаясь, признался, наконец, Молотов.
— С конца восемнадцатого века она стала называться Верхнеуральской крепостью.
— А, — сообразил наконец Молотов, Верхнеуральск! — ни один человек в мире, подумал он в тот момент, не рискнет даже предположить, какие сведения могут хранится в необъятной памяти его собеседника.
— … И вот теперь я думаю, не пришла ли пора снова переименовать этот город?
— Переименовать… — Вячеслав Михайлович отреагировал на слова вождя самым замечательным образом, повторив вслед за ним глагол "переименовать" с интонацией, в равной степени и вопросительной, и утвердительной.
— Ну да, в город "Радек". "В этом городе трудился и умер видный двурушник и троцкист…", — с шутливой торжественностью не проговорил, а продекламировал он.
Молотов открыл было рот, чтобы напомнить, что Радек еще жив, но потом понял, что это — юмор, и только молча улыбнулся, показав крепкие крупные зубы: лучший способ поддержать рискованную шутку вождя.
— Я о нем вспомнил не случайно, — продолжал меж тем Сталин. — В восемнадцатом году, после начала германской революции, по заданию Ильича он нелегально въехал в Германию. Цель командировки — оказание помощи в организации первого съезда немецкой компартии. После убийства "фатера и муттера-основателей" — Карла Либкнехта и Розы Люксембург — он фактически стал одним из руководителей КПГ. А в феврале 1919-го был ненадолго арестован, но в конце года освобожден и возвратился в Россию. Так вот, во время отсидки с ним произошла примечательная история, он сам мне обо всем как-то поведал… Вы же помните, — рассказчик перебил сам себя, — чтл за время тогда было?
Наркома иностранных дел подобными вопросами — в отличие от географических — врасплох не застанешь:
— А как же, товарищ Сталин! Время монтирования Версальской системы, Советская Россия и Германия — страны-изгои, дипломатическая блокада, интервенция…
— Вот-вот! Застрял, значит, наш Иоанн Златоуст, — (вождь намекал на роль, сыгранную Радеком на бухаринском процессе: в обмен на жизнь талантливый публицист дал яркие показания, которые помогли прокурору обосновать обвинительное заключение), — в германской каталажке. Сидит и горя не знает: все там принимают его за негласного представителя Советской России. — Рассказчик сделал паузу, чтобы раскурить трубку, и Молотов этим воспользовался.