Тот заметил упомянутую заминку и зловеще улыбнулся.
— А мы, оказывается, не умеем лгать-то… Повторить вопрос?
— Лучше вы, капитан, ответьте на мой. Уличите меня, будьте любезны! — снисходительно попросил журналист, рассчитывая вывести своего собеседника из себя и получить в психологическом плане хоть небольшое, но преимущество. Ему этого, однако, не удалось, Сидорцев сохранял каменное спокойствие.
— Не хотите быть со следствием откровенным — ваше дело. Я повторю свой вопрос, правда, сформулирую его несколько по-иному. Итак: когда вам пришла в голову мысль отомстить за предателя-прадеда, после того, как вы ознакомились с его делом, или вы добивались права посетить наш архив именно с целью выбрать жертву для своей мести?
И тут Клаутова осенило. Так вот почему фамилия убитого энкаведешника казалась знакомой! Ни черта не из-за того, что он был однофамильцем репрессированного командарма, как предположил Гусь. Теперь Петр совершенно точно вспомнил, что допрашивал прадеда человек по фамилии Вацетис, по странному стечению обстоятельств пребывавший тоже, как и Сидорцев, в звании капитана. Как он мог забыть, что именно эта фамилия стояла под протоколом первого и единственного допроса Клаутова-старшего? Теперь ему многое стало понятно… Однако спускать капитану выпад в адрес родственника он не собирался.
— Бред по поводу своей виновности и надуманного предлога я даже комментировать отказываюсь. Но попрошу не называть моего прадеда предателем!
Сидорцев осклабился:
— Вы уже получили решение Верховного суда о реабилитации? Нет? Тогда я имею все основания называть Петра Петровича Клаутова, уличенного следствием и осужденного судом в качестве фашистского наймита, предателем. И хватит об этом! Лучше расскажите, каким ветром вас занесло в Толмачевский переулок? На место преступления потянуло, или еще что? Рассказывайте, не стесняйтесь, и не забудьте упомянуть, для чего вам понадобилась домовая книга.
Журналист, нахмурившись, задумался. Ситуация, благодаря двум идиотским совпадениям, складывалась явно не в его пользу. Обычные люди еще могут поверить в совпадения, но представители "органов" — никогда. Конечно, истина восторжествует, но сколько времени это займет, и скольких нервов потребует? Ёлы-палы, придется доказывать, что ты не верблюд. Петр против воли хмыкнул: на втором, если не на третьем плане сознания промелькнул вызванный ассоциативной памятью старинный анекдот: на углу Малой Лубянки и Кузнецкого Моста стоят двое. Неожиданно открываются задние ворота Большого Дома, и оттуда под уздцы выводят верблюда. Один другому говорит: "Смотри, Яков, что с человеком сделали!".
Капитан, буквально евший глазами задержанного, заметив на его лице улыбку, на этот раз озлился:
— Находите свое положение смешным? Скоро будет не до смеха…
— Можно листочек бумаги и карандаш? — усталым тоном попросил Петр (разумеется, все его вещи были отобраны при обыске).
— Собираетесь явку с повинной написать? — капитан с готовностью протянул требуемое.
Не отвечая Сидорцеву, журналист черкнул что-то и вернул ему бумагу.
— Что это? — недоуменно разглядывая написанное, спросил тот.
— Номер мобильного телефона Станислава Стахиевича Семакова, главного редактора "Независимого обозрения". Спросите его, над каким материалом я сейчас работаю, это сильно упростит нашу дальнейшую беседу. И не забудьте уточнить, кто был инициатором подготовки очерка.
Подняв бровь, капитан взялся за трубку. Слава Богу, перевел дыхание Клаутов. Он боялся, что Сидорцев впадет в амбицию и откажется выполнить просьбу подследственного. После нескольких минут разговора одной проблемой в жизни Петра стало меньше: Станислав, разумеется, сообщил офицеру ФСБ, что обозреватель "НО" Клаутов работает над очерком о профессоре Борисове-Вельяминове, и делает это по его поручению. Отключив трубку, капитан безразлично спросил:
— Ну и что?
— Да так, ничего. Только Борисов-Вельяминов жил в том доме, где вы меня задержали. А домовая книга была нужна мне для того, чтобы в этом убедиться.
— Ну и как, убедились?
— Да. Между прочим, в двадцать третьей квартире.
Сидорцев немедленно справился в бумагах, лежавших перед ним в довольно толстой папке и с видимым сожалением признал, что так оно и есть. Затем оживился от внезапно пришедшей ему в голову мысли.
— А что, ловкое прикрытие!
— Умгу, — согласился журналист. — Чтобы неизвестно зачем вернуться на место преступления…