Ну, кто бы во второй половине 1947 года мог предположить, что приведенный выше судьбоносный для миллионов людей в Центральной и Восточной Европе разговор странным образом аукнется уже в новом веке обозревателю "Независимого обозрения" Петру Клаутову, которому еще только предстояло родиться спустя два с лишним десятка лет?
4
Из доклада "О положении в Польше", сделанного руководителем Польской рабочей партии 10 мая 1945 года в Отделе международной информации Центрального комитета Всероссийской коммунистической партии (большевиков) (текст и стиль стенограммы подлинные, приведены без изменений).
Веслав. У нас даже есть такие настроения в партии, что некоторые наши товарищи требуют подменить политическую работу актами террора, работой карательных отрядов внутренний войск безопасности… Политбюро обсуждало этот вопрос, и мы встали на другую точку зрения. Такая мера не привела бы к тому, к чему мы стремимся. На концлагерь, на широкие аресты среди населения мы не пошли.
Димитров. Это правильно, без концлагеря не обойдешься.
Веслав. У нас есть концлагерь…
Сочельник 1948 года выдался в Польше каким-то гнилым и бесснежным: весь декабрь держалась сухая и по-европейски теплая погода, температура почти не опускалась ниже 4–5 градусов, балансируя где-то около нуля. Однако это не означало, что на улице не было холодно, наоборот, промозглый ветер, тянувший с Вислы, заставлял варшавян ежиться, кутаясь в старые, довоенного еще пошива одежки ("откуда, пусть пан подскажет, возьмешь в наше время новое пальто?"), и торопливо семенить по скользким и стылым улицам, стремясь поскорее вернуться к относительному теплу домашнего очага. Еще хуже приходилось тем, кто сидел в разбитых и промерзших насквозь трамваях: заледенев на остановке в ожидании вагона, они даже не имели возможности, как их собратья-пешеходы, хотя бы попробовать согреться на бегу. Тепло было только пассажирам нечастых легковушек, но им горожане не завидовали и как бы даже не обращали внимания на выкрашенные преимущественно в черный цвет авто, стараясь почему-то смотреть в другую сторону.
Впрочем, не замечали мороза еще и представители неистребимого племени мальчишек: не то, что бы им было тепло, но эти специфические представителя рода гомо сапиенс, как известно, крайне нечувствительны к низким температурам, и готовы летом купаться до посинения в воде любой стадии замерзания, а зимой — часами не уходить со двора, цари на нем даже арктическая стужа. Один из таких холодоустойчивых представителей человеческого рода по имени Войцех, отметивший не так давно свой одиннадцатый день рождения, не без удовольствия ехал в этот подслеповатый послеполуденный час на "колбасе" дребезжащего трамвая, хотя от одного только взгляда на его сухощавую фигурку в развивавшемся на ветре пальтеце, прохожим делалось еще холоднее. Малыш был сиротой: мать, пережив отца на пять лет, погибла под немецкой бомбежкой в августе 1944 года, в огне героического и обреченного на неудачу Варшавского восстания, а отец, офицер уланского полка, в тридцать девятом канул где-то под Львовом. Тетка Малгожата с массой подробностей рассказывала, что он героически пал в неравном бою с немцами, атакуя в конном строю колонну Т-3, но Войцек из разговоров взрослых знал, что вермахт, едва войдя в восточную часть Польши, уже двадцатого сентября ее оставил, уступив место советским войскам. Инвалид пан Козловский, потерявший под Белостоком ногу и живший за счет освоенного в немецком лагере ремесла сапожника, месяца за два до того, как его "забрали", рассказывал мальчишкам, что львовский гарнизон, до того успешно оборонявшийся, узнав, что по договору с Германией город должна занять Красная Армия, обратился к генералу фон Листу с заявлением о своей готовности немедленно капитулировать. Вдобавок ко всему в теткином комоде Войцек как-то обнаружил отцовские письма, отправленные из России; второе и последнее было датировано мартом сорокового года. Более поздних писем мальчик, как ни искал, не нашел. В послевоенной Варшаве дети взрослели рано, и одиннадцатилетнему племяннику Малгожаты не нужно было объяснять, что все это означало.
Оседлать "колбасу" мальчика заставило не только желание насладиться скоростью этого недешевого в случае покупки билета вида транспорта, но и стремление побыстрее выполнить поручение: тетка, трудившаяся рентгенологом в каком-то спецгоспитале, решила рискнуть работой, а может быть, и свободой, и отправила мальчика с запиской к себе на службу за диковинным лекарством "пенициллин", без которого Ирэнка, клопишного росточка девчонка из соседней квартиры, умерла бы от воспаления легких. Собственно, девочка жила теперь у них дома, поскольку ее папу и маму — известного композитора и популярную певицу — вчера тоже, как и пана Козловского, "забрали". Эта участь постигла многих представителей польской творческой и научной интеллигенции, по традиции разделявших левые взгляды ППС — Польской социалистической партии: после ее добровольно-обязательного объединения с коммунистами из ППР аресты участились… Пятилетней малышке Ирэне, как рассудила потом Малгожата, помогла Дева Мария: родителей "взяли" на работе, а когда молчаливые мужчины в одинаковых темно-серых пальто и широкополых синих шляпах приехали с обыском на квартиру, та оказалась пустой: тетка, согласившаяся в свой выходной день присмотреть за ребенком, незадолго перед этим забрала девочку к себе, поскольку у той поднялась температура, и наступил, как сказал пан доктор, "кризис". Слово это было непонятным, но по тому, как врач его произнес, Войцек понял, что дело плохо, и заторопился за лекарством.