— Что мама, что сынуля, какие-то нерадостные, — заключила Борисова. — Видно, что жизнь у них была не сахар…
— Не пайком единым счастлив человек, — философски заметил майор. — Не пора ли нам пора?
Пришлось согласиться, что да, пора идти, тем более что ничего интересного обнаружить не удалось, и вряд ли удастся, и так далее и тому подобное. Нельзя же было до бесконечности эксплуатировать дружеские чувства Михаила. Однако где-то а глубине души Клаутов ощущал, что уходит из квартиры Вацетиса, чего-то недоделав или недодумав.
Выйдя из лифта, журналист попрощался с Гусевым и направил свои стопы в сторону коморки, служившей рабочим местом консьержке.
— Полагаешь, она для тебя вспомнит то, что не рассказала нам? — иронически поинтересовался на прощание майор.
— Действительно, чего ты от нее хочешь? — в свою очередь удивилась Татьяна. — Тут нам ловить, к сожалению, нечего!
— Хочу восполнить один пробел, — несколько загадочно ответил журналист.
Консьержка была очень приветлива и открыта для диалога, поскольку решила, что Петр с Борисовой тоже из милиции.
— Помогать милиции в раскрытии убийства даже… мой долг! — сообщила она, покраснев и как-то неловко оборвав свою фразу.
— Хочу задать вам один вопрос, — Клаутов сделал вид, что не заметил ее замешательства. — Вы ведь хорошо знаете всех жильцов этого дома?
— А также их родителей и большинство дедов! — с гордостью добавила она.
— В таком случае, вы должны помнить, кто проживал в двадцать четвертой квартире до того, как туда въехали Вацетисы.
— Как же, как же, конечно помню! Штерн там проживал с супругой и двумя дочерьми, Марк Исаевич Штерн, царствие ему небесное!
— Вот как, Штерн…? — переспросил Клаутов.
— Ну да, "убийца в белом халате", прости господи! Такой был хороший человек! А почему вы спрашиваете?
— Я смотрел в домовой книге, там все чернилами замазано, вот и заинтересовался…
— А что ж вы, молодой человек хотите? Так в то время было принято: фамилии и фотографии врагов народа вымарывались, чтобы и памяти о них не было. А кто этого не делал, мог попасть под подозрение, как "сочувствующий". И нужно это было тогдашнему управдому?
Внезапно на Петра снизошло озарение, первое за тот день.
— А кто Марка Исаевича арестовывал? — чувствуя, как в предвкушении открытия замирает сердце, как бы мимоходом поинтересовался он. Случаем, не помните?
— МалА я тогда была, да как не помнить? Весь дом тогда об этом шептался. Вацетис и забирал его. Ох, грешно про мертвых плохое говорить, но как он, ирод, смог жить в той квартире после всего этого? Вот и покарал его Господь на старости лет… И за Штерна, и за Борисова-Вельяминова!
— Вацетис и за ним приходил? — встрепенулась Татьяна.
— Ну да, в том-тот и дело. Вдова мне по секрету потом рассказывала, что Эдуард Николаевич ударил профессора, и обложил по-матерному, оттого тот в одночасье и умер от инфаркта: не выдержало оскорбления сердечко-то…
Старушка разволновалась и схватилась за валидол. Клаутов, который узнал все, что хотел и даже сверх того, решил задержаться еще ненадолго: ему показалось неудобным довести женщину до сердечного приступа и уйти. Оглядевшись, он увидел на полке коробки с сушеными травами, "медвежьим ушком" и "хвощем полевым".
— Завариваете? — чтобы отвлечь старую женщину от неприятных воспоминаний, поинтересовался он.
— Да. Почки у меня больные, вот врач и посоветовал отвар пить. Работа-то у меня сидячая, чтобы застоя не было. Уже две недели принимаю, вроде бы, полегчало.
— А вы еще брусничный лист добавьте, — посоветовала переводчица, — очень способствует!
Выйдя на улицу, Петр и Таня огляделись. Давешнего филера видно не было: то ли после выходка Борисовой наблюдения было решено снять, то ли прислали нового, им неизвестного и более умелого.
— Как ты догадался спросить про предыдущего жильца квартиры покойного генерала?
— Не знаю, как будто что торкнуло: ведь очень часто энкаведешники заселялись в освободившиеся квартиры тех, против кого они же и вели дела по пресловутой 58-й "политической" статье. А в результате у нас с тобой появился человек, у которого был мотив для совершения убийства Вацетиса…
— Имеешь в виду сына Борисова-Вельяминова?
— Увы, его сАмого: ни за что бы не стал его обвинять, даже если бы знал, что отравил Вацетиса точно он… Однако своя рубашка ближе к телу, и чтобы снять обвинение с себя, придется найти истинного убийцу, кем бы он ни был.