— Понял, товарищ Сталин!
— "Эвакуацию" поляков начали уже?
— Антигитлеровских фашистов?
Генсек заломил было густую бровь, но потом рассмеялся, понял. Нарком, тем не менее, поторопился объяснить:
— Так их мои остряки прозвали. Польша — государство фашистское? Фашистское. Но с Гитлером воевало? Воевало. Значит, польские военнопленные — антигитлеровские фашисты. "Эвакуируем" потихоньку.
— Почему потихоньку?
На лице Сталина не осталось и тени веселья: даже Лаврентий не понимает, что несколько десятков тысяч военнопленных страны, с которой Советский Союза формально даже не воевал — проблема! И возвращать их некому и некуда (да и можно ли отпускать на все четыре стороны всякую антисоветскую сволочь?), и держать у себя не только бессмысленно, но и недальновидно: какие-никакие, а иностранцы, интернировать которых, если не считать некоторых не афишируемых обязательств перед Германией, особого-то повода и нету.
Некоторых смущала численность пленных поляков. Конечно, солдатскую массу можно и нужно отправить на лесоповал и стройки социализма, но офицеры! Одно дело расстрелять десяток-другой человек, и совсем, кажется, иное — двадцать или тридцать тысяч. Ерунда и интеллигентские сладкие сопли! Помнится, отвечая тогда оппонентам (разговор происходил во время позднего ужина на ближней даче), Сталин спросил, что делать, если перед важной операцией получена информация о том, что в полк заслан вражеский провокатор, а из примет известна только одна: он рыжий. Аксиома: один шпион вреда может принести больше, чем вражеская дивизия. Времени на проведения дознания нет… Выход один: расстрелять всех рыжих красноармейцев. Жестоко? Да! Но это единственно правильное решение и, кстати сказать, гуманное по отношению ко всем остальным, блондинам и брюнетам. А в Старобельском, Осташковском и Козельском лагерях из каждой сотни пленных поляков девяносто девять человек русофобов и антисоветчиков! И международное положение, между прочим, такое, что каждую минуту можно ожидать чего угодно. Нужно в подобной обстановке советскому правительству держать у себя в тылу и кормить такую ораву врагов? У кого-то, может, память и короткая, но он, Сталин, не забыл еще, что натворил в гражданскую войну корпус чехословацких военнопленных, хотя, конечно, тех после мировой войны было побольше…
— Так почему, Лаврентий, потихоньку?
Как ни был Берия уверен в своем особом положении при вожде, при повторном вопросе, заданном тихим голосом, он почувствовал, как взмокла между лопатками спина. Черт его дернул употребить это слово, "потихоньку"! В действительности ведь все делалось максимально энергично, просто немало времени занимала рутина. Да и технически операция оказалась не из простых: в сжатые сроки "обработать" такие "массивы". Да еще при соблюдении необходимой секретности…
— Люди не выдерживают, товарищ Сталин, и техника. Но это все, как говорится, детали.
— Что там у тебя, кисейные барышни работают?
— Учимся на своих ошибках, товарищ Сталин. Заверяю: в оговоренные сроки уложимся!
— Уложитесь? Ну-ну… Талейран, между прочим, говорил, что это только дураки учатся на своих ошибках, а умные — на чужих! Кстати сказать, как обстоит дело с выполнением решения политбюро по западной границе?
Если уж затрагивался какой-то вопрос, то Сталин всегда стремился рассмотреть его всесторонне. Вождь упомянул решение политбюро от 2 марта 1940 года "Об охране госграницы в западных областях УССР и БССР", направленное на укрепление государственных рубежей в условиях европейской войны. По сути, речь шла о депортации польского населения из нового приграничья. После присоединения они происходили хаотично до тех пор, пока вопросом не заинтересовался партаппарат. Инициатива исходила от тогдашнего первого секретаря ЦК КПУ(б) Никиты Хрущева, ее поддержал Берия, и в итоге она была оформлена в виде упомянутого постановления. Документ предусматривал множество мер, в том числе и создание восьмисотметровой полосы, из которой удалялись семьи узников концлагерей, участники контрреволюционных организаций и более двух тысяч молодых женщин, безвинно поименованных "проститутками". Постановление предлагало и "инструмент" для осуществления предлагаемых мер: специальные группы, имеющие в своем составе "тройки" для решения судьбы задержанных людей, трех-четырех оперов и пятнадцать-двадцать бойцов войск НКВД. Здесь тоже не все шло гладко, но Лаврентий Павлович, памятуя о только что сделанном ему выговоре, бойко отрапортовал: