Но! Логика войны — жесткая логика: не став "братьями по оружию" (польский поход" тридцать девятого года не в счет), вермахт и РККА рано или поздно должны будут схлестнуться в бою. Гитлер, ведя войну на западе и готовя вторжение на Остров, не мог позволить себе роскошь оставить в тылу вермахта многочисленную и бурно перевооружающуюся Красную Армию. СССР же, имея в мире и в Европе в частности, многочисленные интересы (чего стоит одна только вековая мечта российских правителей завладеть выходом в Средиземное море, проливами Босфор и Дарданеллы!), повсюду утыкался носом в забор. Таким образом Красильщиков характеризовал геополитическую ситуацию, при которой советизация любой сопредельной территории была невозможна: начиная от оккупированной Гитлером Норвегии и заканчивая союзником рейха "боярской", как тогда говорили, Румынией и сохраняющей дружественный Гитлеру нейтралитет Турцией. Германия сама или с помощью своих союзников "обфлажила" Советскую Россию. Оставался, разве что, Иран, но его ни за что бы не отдала Великобритания.
Григорий Митрофанович неплохо играл в шахматы, и любил сравнивать мировую политику (по крайней мере, внешнеполитическую деятельность серьезных стран) с шахматной партией. Идеология, в меру цинично полагал он, нужна для оправдания действий правительств в глазах "мировой общественности" и собственного населения. Как ни клял Гитлер большевиков в "Майн кампф", как ни проклинали большевики "фашистских людоедов", а как дошло дело до совместного "распиливания" Польши, заклятые враги тут же стали заклятыми друзьями. Но, сколь веревочке ни виться…
В шахматной игре есть такое понятие, "цугцванг". Это когда любой из ходов каждой из сторон ведет к необратимо плохим изменениям позиции игрока, сделавшего ход. Игроки имеют возможность в подобном случае согласиться на ничью. А политики? Политикам, если они не готовы сдаться, приходится решать, до какого момента можно тянуть, чтобы не опоздать и ударить первым. Ведь Гитлер не будет ждать, когда неудавшийся союзник полностью перевооружится… Это-то и мучило товарища Красильщикова: что делать, если Хозяин уверен, что один он умеет заглядывать в завтра?
Услышав это неожиданное полупризнание, Клаутов чуть не подпрыгнул: он, конечно, ожидал какой-то реакции (от категорического отрицания до молчаливого согласия), но не смел и мечтать, что сделанный наугад выстрел принесет столь зримый, можно сказать, ощутимый результат. Теперь Борисова-Вельяминова следовало "дожать", но сделать аккуратно: не ровен час, у пожилого человека прихватит сердце, что тогда? Поэтому Петр успокоительно улыбнулся и предложил:
— Давайте пока отступим от недавних событий и вернемся на пару лет назад. Так для чего вы приходили в архив ФСБ?
— Все-таки вы из милиции, — устало проговорил Радий Александрович, — или из "безопасности", что для меня особой разницы не имеет. Одного только не пойму: на основании чего вы уже тогда начали следить за мной? Впрочем, все равно не скажете, — обреченно махнул он рукой. Потом попытался глотнуть из чашки, а обнаружив, что она пуста, решительно отставил ее в сторону. — В архив я пришел для того, чтобы убедиться в том, что в смерти моего отца действительно виноват генерал Вацетис. Разумеется, старые жильцы об этом знали, но мне ничего не говорили, и наверно, правильно делали. Однако детский слух тонок, а некоторые недоступные для ребенка, как думают самонадеянные взрослые, намеки ум семи-восьмилетнего мальчика вполне способен понять. Если и не сразу, то через несколько лет, а до той поры они будут бережно храниться в его памяти. Вот я и решил, хотя бы на старости лет, узнать правду.
— Узнали. И? — Петр решил подтолкнуть собеседника к продолжению рассказа.
Татьяна укоризненно посмотрела на журналиста. Встав, она быстро прошла на кухню, вернулась с чайником и плеснула в чашку родственника. Тот благодарно ей кивнул.