В признании реальности какого-либо исторического события важное место занимает установление связей данного события с рядом последующих. Занятия с книгами великокняжеской библиотеки инока-святогорца Максима Грека отражены в его собственных сочинениях и переводах (по словам самого Максима, оригиналы для некоторых его переводов были получены от великого князя), дошедших до нас в прижизненных списках, а в какой-то мере, возможно, и в авторских или авторизованных рукописях. Труды Максима Грека зафиксированы в Сказании о нем, составленном «по горячим следам» князем А. М. Курбским. Знакомство с библиотекой Грозного царя пастора И. Веттермана зафиксировано Францем Ниенштедтом со слов самого пастора и его спутников.
Выше была показана весьма вероятная связь допуска Веттермана к некоторым книгам царской библиотеки с историографическими замыслами московских книжников. И здесь проявляется исключительно интересное наблюдение, сделанное в свое время Р. Г. Скрынниковым: в корреспонденции А. М. Курбского
262
фигурирует некий Иван Многоученый — по мнению ученого, это не кто иной, как Веттерман. Если принять данное предположение и тем самым признать факт знакомства Курбского и Веттермана (хотя бы даже и заочного), то допуск ливонского пастора в царское книгохранилище получает совершенно новые оттенки.
Так или иначе, но два важнейших события из истории царской библиотеки были известны современникам уже при жизни главных персонажей данных событий, свидетельства о них не являются изолированными в общем потоке информации. Можно ли утверждать аналогичное применительно к Записке Анонима ?
В 1600 г. неожиданную заинтересованность в античных рукописях, принадлежавших московским государям, проявил папский престол. Не довольствуясь поручением польскому канцлеру Сапеге, отбывавшему в Россию с официальной миссией поздравления Бориса Годунова, Ватикан снарядил и специального посла, главной задачей которого был сбор сведений о греческих и латинских рукописях, хранящихся, по слухам, в Москве. Обращает на себя внимание личность посла — Петр Аркудий был не только известным дипломатом, специалистом «по восточным делам», но и широко образованным ученым-филологом. Никогда ранее святейший престол не предпринимал подобных акций, и данное действие представляется вдвойне неожиданным, если учесть, что главный и наиболее заслуживающий доверия информатор о России — Антонио Поссевино — ни в одном из своих сочинений не упоминал о наличии в Москве сколько-нибудь серьезных культурных ценностей. Между тем рассказы высокопоставленного дипломата и квалифицированного шпиона, соединявшего «борьбу на тайном фронте» с профессиональной библиографической работой, пользовались полным доверием: его главное сочинение о России «Московия» в 1580—1590-х гг, не менее семи раз издавалось на латинском и итальянском языках. Правда, среди неизданных в свое время бумаг Поссевино сохранился список книг, «которыми пользуются русские», однако в него включены лишь 27 названий книг на славянском языке. Подлинные причины столь горячего и неожиданного интереса католического Рима к книжным богатствам далекой Москвы остаются до сих пор неустановленными. (Объяснение С. А. Белокурова, сводившего суть дела к собирательским традициям Ватиканской библиотеки и общекультурным запросам римских пап, не представляется убедительным в должной мере.)
Примечательно, что инициатором посольства явился именно папа Климент VIII, а организатором миссии Петра Аркудия был кардинал Сан-Джорджо. Климент VIII (до интронизации — Ипполито Альдобрандини) был не только умным и тонким политиком, образованным богословом, но человеком, весьма не чуждым светских наук и искусств. Время его понтификата характерно некоторой либерализацией в области культурной политики папства, периодом, когда после нескольких десятилетий внешнего аскетизма Рим снова стал притягательным центром для поэтов и ученых. Примечательно и то, что в сфере наук и искусств проявили себя многие члены семейства Альдобрандини. Так, в середине XVI в. были хорошо известны