Великое искомое — не миф.
Итак, почтеннейший читатель, надеюсь, мне удалось живые струны твоей души затронуть сухим словом источниковеда. Встает законный вопрос: если «античная» библиотека Грозного существовала, то почему она до сих пор не найдена? Если ее столько раз пытались отыскать, то почему все попытки не увенчивались успехом?
Что можно сказать по этому поводу? Только разве лишь, что тайна сия велика есть... И стражем великой тайны является Российский Чиновник, Его Неподобие БЮРОКРАТ.
Без большого труда можно определить причины неудач старателей ХVII в.: и Петр Аркудий, и Паисий Лигарид, и Никлас Витсен (он тоже пытался собирать сведения о царских книгах) были обречены на неудачу — они были НЕ НАШИМИ, иноверными, иноязычными, и уже этим-подозрительными (Лигарид был формально православным, но его католические симпатии были достаточно известны спецслужбам царя Алексея Михайловича).
Такой же подход практиковался и чиновными лицами при надзоре за работами Конона Осипова в ХVIII в. Разумеется, Осипов не был иноверцем, напротив, был не просто православным, но даже церковнослужителем, хотя и низшего ранга. Однако на своей скромной ступеньке Осипов отстоял слишком далеко от властителей: для Чиновного мира он был социально НЕ НАШИМ. А коли так, то и ходу ему не было.
ХIХ в. Ф. Клоссиус и Э. Тремер. Представители вполне добропорядочной немецкой профессуры, если и не из верхов общества, то уж при всех прочих условиях стоявшие на ступенях гораздо выше средних.
265
Для просвещенного ХIХ в. конфессиональные различия перестали быть труднопреодолимым препятствием на государственной службе инославные и иноверные столь же обычны, как и приверженцы ортодоксального православия. Тем не менее как тот, так и другой немецкий профессор для Бюрократов были НЕ НАШИМИ, не вписывавшимися в этот круг по своим профессиональным интересам.
Н. С. Щербатов. Носитель княжеского титула и обладатель весьма высокого общественного статуса, он, казалось бы, самой судьбой был предназначен для занятия одной из верхних ячеек системы, а начинание его должно было привести к гарантированному успеху. Однако... Видный археолог оказался слишком образованным и умным для того, чтобы оставаться НАШИМ для мира канцелярии. Сам факт заинтересованности чем-то малопонятным, малоизвестным уже ставил титулованного археолога в компанию людей подозрительных; зачем это ему, что получит от этого Чиновная сфера? Ничего — тогда НЕ НАШ.
И. Я. Стеллецкий. Тоже НЕ НАШ и безусловно, ибо не кто иной есть, как осколок империи, «недобитый попутчик», как тогда любили говаривать...
Да полно, можно ли так? Ведь старый Чиновный мир с его психологией и традициями «держать и не пущать» был сметен социальным ураганом 1917-го и последующих... Сметен, верно. И у Стеллецкого был шанс: единственный, наверное, шанс ухватить заветную Синюю птицу — начать свою эпопею в те месяцы, когда новая власть только лишь формировалась, пока новые структуры представляли собой зыбкие, колеблющиеся и меняющиеся образования, пока можно было бы энергичному человеку вклиниться в эту формирующуюся власть и использовать открывшиеся возможности для благого дела. Злоупотребить властью в общественных интересах Стеллецкий не успел: непредсказуемость обстоятельств гражданской войны не допустила его вхождения во власть... А позднее — шансов уже не было. Ибо власть, развивается по своим внутренним законам, непостижимым для нормальных смертных. И если главная прерогатива власти — разрешительные действия, то уважающая себя власть просто обязана «не разрешить». А как иначе7
Неистовый археолог опоздал. И тем большего преклонения заслуживает то, что он все-таки успел сделать, успел без малейшего шанса на успех начатого дела, ибо власть со всеми ее новыми атрибутами ни при каких обстоятельствах не допустила бы подкопа под свою обитель со стороны непроверенного попутчика. Можно считать, что И. Я. Стеллецкому повезло: он остался живым в безумной мясорубочной круговерти 1930-х, хотя по всем признакам должен был получить как минимум один акт высшей меры «социальной защиты». Посудите сами: Вождю писал, под Кремль копал, казенные средства невесть на что тратил, с врагами народа (будущими) контактировал... За несравненно меньшие прегрешения множество людей исчезли без возврата.
Верил ли Стеллецкий в свою миссию? Чтение его дневниковых записей наводит на мысль, что ученый уже тогда жил как бы вне реального мира, «знал одной лишь думы власть...». Попытки получить разрешение на раскопки в Кремле, предпринимавшиеся им на протяжении нескольких лет и весьма напоминав-