Чтобы сбросить с себя чары, он заговорил:
— Интересно, что именно.
— Я предполагаю худшее, — сказала Кэтрин.
— Может, у него спросим?
— По-моему, это не самая удачная мысль.
Это и впрямь была не самая удачная мысль.
Спустя несколько часов Лэм протопал по лестничным пролетам Слау-башни, будто запыхавшийся медведь. Ривер выжидал, глядя на экран компьютера и ничего не видя. «Может, у него спросим…» Такое легко было говорить в отсутствие Лэма; в его присутствии предложение звучало совсем иначе. Но в противном случае придется сидеть и тупо просматривать горы неусваиваемой информации. Кроме того, если пойти на попятный, Кэтрин решит, что он струсил.
Кэтрин ждала его на лестничной площадке, вопросительно изогнув бровь: мол, ты не передумал?
Нет, не передумал.
Дверь в кабинет Лэма была распахнута. Кэтрин постучала, и они вошли. Лэм пытался включить компьютер. Плащ он не снял, во рту торчала незажженная сигарета. Он посмотрел на них, как на мормонов:
— Это что еще за вторжение? Где горит?
— Мы хотели узнать, что происходит, — сказал Ривер.
Лэм обратил на него озадаченный взгляд, вынул сигарету изо рта и так же озадаченно посмотрел на нее. Потом снова сунул сигарету в рот и уставился на Ривера.
— Чего-чего?
— Мы хотели…
— Да, я понял. Вот и подумал, это что еще за фигня. — Он перевел взгляд на Кэтрин. — Ну, допустим, ты у нас алкоголичка. Ты каждый день пытаешься понять, что происходит. А у него какая отмазка?
— Дикки Боу, — сказала Кэтрин, не подавая виду, что задета словами Лэма.
Она к этому привыкла. Она была секретарем Чарльза Партнера, когда Партнер возглавлял Контору, и занимала этот пост до тех пор, пока не обнаружила своего начальника мертвым, в ванне. Алкоголизм заставил ее сделать вынужденный перерыв в карьере, но на службе Кэтрин научилась скрывать свои эмоции.
— Он был в Берлине в одно время с тобой, — продолжила она. — А на прошлой неделе умер в автобусе, по пути в Оксфорд. И ты поехал отследить его путешествие.
Лэм недоуменно помотал головой:
— Что случилось? Пока меня не было, сюда явился кто-то и пришил вам яйца? Я же предупреждал, незнакомым дверь не открывать.
— Мы хотим быть в теме.
— До темы вам, как до Луны. В теме вы будете тогда, когда о ней снимут документальный фильм и покажут по телевизору. Я думал, вам это известно. О господи, еще один…
В кабинет заглянул Маркус Лонгридж с папкой в руках:
— Я должен передать это…
— Не помню, как тебя звать, — сказал Лэм.
— Лонгридж, — сказал Маркус.
— И знать не хочу. Поэтому и сказал.
Лэм взял с захламленного стола грязную чашку и швырнул ее в Кэтрин. Ривер перехватил чашку в воздухе, прежде чем она угодила Кэтрин в голову.
— Я очень рад, что мы поговорили, — заявил Лэм. — А теперь пошли все на фиг. Картрайт, отдай чашку Стэндиш. Стэндиш, налей в нее чаю. А ты, не помню, как тебя звать, сходи к соседям и принеси мне обед. Скажи Сэму, пусть сделает мой обычный вторничный.
— Сегодня понедельник.
— Я знаю, что сегодня понедельник. Если б я хотел понедельничный, то не уточнял бы. — Лэм моргнул. — Вы еще здесь?
Кэтрин выдержала его взгляд чуть дольше остальных. Ривер сообразил, что это их обычное противостояние. Остальные в этом не участвовали, будто их здесь и не было. На миг ему показалось, что Лэм первым отведет глаза, но этого не случилось; Кэтрин пожала плечами, отчего из нее будто что-то улетучилось, и отвернулась. Она взяла у Лонгриджа папку и ушла к себе. Ривер и Лонгридж зашагали вниз по лестнице.
Все прошло на ура, подумал Ривер.
Однако минут через двадцать наверху раздался страшный грохот, которым обычно сопровождается падение компьютерного монитора с высоты письменного стола, причем от удара экран разлетается вдребезги. За грохотом последовал шорох разбитого стекла и пластмассовых деталей, рассыпавшихся по полу. Вздрогнул не только Ривер, но и все остальные. И все в Слау-башне услышали зычный рев:
— Черт побери!
После этого все стихло.
На зернистом, дерганом черно-белом видео поезд стоял у перрона. Поздний вечер. Шел дождь; платформа была крытой, но из плохо состыкованных водосточных желобов капало. Тянулись секунды. Ничего не происходило. Потом внезапно, будто где-то за камерой открыли ворота, на платформу хлынула толпа взволнованных пассажиров. Двигались они прерывисто: камера вела съемку с равномерными пропусками кадров. Об этом говорили и руки, неожиданно вытащенные из карманов, и внезапно свернутые зонтики. На лицах явно читались раздражение, волнение и желание оказаться где-нибудь еще. Ривер, хорошо запоминавший лица, никого не распознал.