Тяжело встал, откинув одеяло, в комнате духота, но привычка спать под чем-то, взяла свое, вот и укрылся, пусть и промок от пота. Обстановка в комнате при дневном освещение, выглядела несколько лучше, все чистое ухоженное, такое чувство словно попал в музей начала восьмидесятых. Ковры, стол, секция, шкаф все выдержано в едином духе, уютно даже. Меня никто не тревожил, даже как-то странно, бабка вчера четко сказала, поутру ноги нашей в доме не будет, ладно разберемся. Неспешно оделся, вышел на кухню, в поисках ванной, дабы умыться и вообще привести себя в порядок. К своему удивлению увидел за столом двух женщин, ведут странную беседу, старшая ворчит и ругается, более молодая улыбается и вежливо отвечает. Несмотря на все видимые различия, они нашли общий язык, каким-то своим женским чутьем понимая, что так и надо, что все едет своим чередом.
Я про себя с облегчением выдохнул, матери как-то удалось подобрать ключик к бабкиному расположению. Не отмычку, а именно ключ.
Стоило войти как, бабка покосилась на меня и без приветствия, буркнула.
— Ванная комната, тама, — и махнула в сторону, прихожей.
Искомое помещение обнаружилось сразу, за синей дверью, вот тут-то все было привычно, итальянская плитка до потолка, недешевая сантехника. И свет по-прежнему есть, и откуда только берут? Когда с утренним туалетом было покончено, явился на кухню. Там подсунули кружку, чайник и кипятком. Мать спокойно рассказывала о своем прошлом, и как я понимал о далеком, ибо не помню про дядю Пашу ни чего. Отвергнув чай, заварил кофе, взял бутерброд.
— Оттого и дохлый такой, что всякой дранью питаешься, — тут же прокомментировала бабка.
Я только улыбнулся, а что мне еще остается, откусил от бутера кусок побольше. Кофе как обычно выбило остатки сна, заставляя подумать о будущем. Два вопроса. Что дальше? И как быть?
"Уш ты еп", — если бы не доживал кусок, точно бы подавился. Я эгоистичный дебел. Мать же сейчас выговаривается, возможно впервые после смерти отца, а тут я с бутером. Вон она уже и замыкаться начала, а бабка смотри так, что еще секунду две и во мне образуется дыра, акура в места глаз.
— Бабушка, может вам помочь чем?
— Конечно. Топор в крыльце, под лавкой, дрова возле бани, — выпалила хозяйка.
Я быстро обулся, не зашнуровываясь выскочил из дома, с кружкой в руках. Топор нашелся сразу, старый с побитой обухов, не удобный, жуть. Ладно не буду жлобом. Извлек из багажника топор, проверенный в бою. Так и где там дровишки ждут раскола? Ага, вон баня, сразу за колодцем, с синей крышкой, а хозяюшка явно неравнодушна к этому цвету. Погода не радовала, пасмурно, но без дождя, я оглядел небо на предмет просвета. Ни ма. Ладно, дождя нет и слово богу, что-то я последние время все чаще и чаще Бога вспоминаю. Не будем о высоком, займемся куда более приземленными делами. Я поставил кружку на полку, пристроенную в бане, при этом пришлось подвинуть какую-то травку. Поплевал на руки да взялся за топор несмотря на то, что вырос в городе, отец часто брал меня на дачу, где научил не только дрова колоть, но и другим житейским мелочам, в городской жизни не пригодным.
Работа шла не бойко, сказывалось отсутствие опыта. Пока махал оружие расщепления, пытался думать о дальнейшей судьбе, но получалось плохо, мысли все время норовили перескочить на что-то другое. В конце концов, я плюнул на это дело… вечером обмозгую, что да как, нам же далее день на акклиматизацию. Одно более-менее понятно, остаться в поселение хочется. Наколотые дрова по указанию вышедшей бабки пришлось возить за баню, на тачке. На внешней вид железное творение, создали еще до моего рождения, но скорей я окочурюсь или небеса рухнут, чем она развалиться.
С тоскливой отрешённостью положил последние полено наверх кладки, еще пару тачек и придется искать, что подставить под ноги, иначе не дотянусь. Монотонная работа расслабила, позволяя привести мысли в порядок, образ отца уже не вспыхивали яркими пятнами воспоминаний, вгоняя ком в горло. Они плавно кочевали от одного события к другому, на сердце ложилось мягкая тоска, а не яростная печаль. Что меня зовут, понял только с третьего оклика.
— Ты оглох там? — старческий голос, даже хриплый звучал громко.
— Нет, — громко ответил я.
— Тогда чего стоишь, словно в воду опущенный. Иди картошка стынет.
Спорить с Марей Петровной не стоит, она не терпит препинаний, и так не подарок, а в гневе даже страшно представить. Но прежде зашел в баню, хорошо вымыл руки, лицо и только тогда отправился на прием пищи. Надеюсь и мой вклад виде лекарств, внес несколько капель для размягчения каменного сердца старушки. Ворчит больше для приличия, чем от злобы.
Еще в дверях я глубоко вдохнул, приятный запах жареной картошки, залез ноздри, дразня желудок. Я аккуратно проскользнул, между столом и скамейкой, к стоящей тарелке, с удовольствие уселся, все же умаяли меня эти дрова. Бабка просеменила к столу, ставя сковороду на деревянный поднос посередине, я не стесняя наложил полную тарелку. А вот и капуста квашеная, рядом со мной Марья Петровна поставила чашку. Что у нас с мясом? Ага, вижу куски жареные под картошкой, тоже сюда в тарелку. Ну, приятного тебе аппетита Игорь Борисович. После пяти минут не пристанного жевания, ко мне обратилась Бабка.
— Ты это не убивайся. Мать пожалей, да и молод ты. Так что не глупи.
Я не прекращая живать с легким удивление посмотрел на бабку. Она переживает за меня, за чужого человека. Вот дела, не ожидал. За одно спасибо, не было сопливых соболезнований и оханье. Не вынес бы, нахамил.
— Все будет нормально, — доживав, ответил я, но душе лежала печаль, от нее, наверное, никогда не избавлюсь, но надо жить дальше. Я теперь глава семьи.
Бабка не ответила, лишь кивнула с серьезным видом, без всяких ухмылок. Я засунул себе кусок мяса в рот, медленно проживал, и спросил, чтобы как-то разредить напряженную обстановку.
— Мария Петровна, к вам бандиты приезжали?
Бабка положила на плету не дочищенный горшок, обтерла руки полотенцем, по-старчески охнула, заговорила.
— Да были тут одни умники. Приехали на третий день на черных джипах, морды холеные глазище наглые как у твоего кота. Остановились возле махазина, пульнули два раза в воздух. Мол зовут. Ну наше и подошли. А те давай орать, мол мы ваша крыша, это типо за данью к нам ездить будут, — бабушка взяла полотенце, обхватила им ручку чайника, залила кипяток в кружку, стоящую на краю печи, — а потом охальники девчонок увидели молоденьких совсем, Алину и Свету, дочки Степановы. И говорят, мол мы сейчас часть дани и возьми, и за девчонками. Ну Пашка, то, что агрономом раньше был, как даст ему врыло тот с копыт, в грязищу.
Она сделал паузу, пока несла ко мне кружку, не обычная женщина, может ведь говорить нормально, но вот иногда подпускает в разговор сельский говор.
— Те пока хватались за свои черные наханы, наши уже уперлись приклады в плечи, и ощетинились как ежики. А бандюги давай орать, мол вы мертвецы, мы вернемся, вас всех постреляем. Дурачье. Думали будто их кто живыми выпустит. В их пустые башки, кроме одной мысли, ни чего и не уместилось. Мол, если закона нет, то можно воротить что хочешь, а подумать, что мирные жители, в отсутствии закона сами этот закон и поставят, не додумали. За что и подохли, — мать честная, во мне шелохнулся интеллигент, казалось, уже давно умерший под натиском мертвяков, вот так просто убили, — вообще постреляли мы их. Не чего такую мразь отпускать на свободу.
Я взял кружку, принюхался мята, блин я-то кофе хочу, но перебить бабку я не решился.
— Потом того, что Пашка в землю носом уткнул, отнесли в подвал, ну и поспрошали как следует. Он как миленький все выложил, где живут, сколько их, как вооружены. Все сказал даже то, что не спрашивали, тоже сказал. Потом наши те, что из бывших полицейских, снарядились и поехали заразу на корню жечь, — вот так просто, не тебе ордена, не доказательств, все упростилось, виновны, пуля в лоб. Кто бы мог подумать, зомби съели не только цивилизованный мир, но и бюрократию.