И с удовольствием вгляделся в их растерянные лица.
Кирста заговорил о явлении цареубийства на русской национальной почве. Сотрудники "Военного контроля", и Ильюхин - в том числе, почтительно внимали.
- Русским присуще убивать своих государей в гораздо большей степени, нежели тем же британцам! - вещал с искренним пафосом. - В Англии убивали по закону, и всё было абсолютно ясно! Кто, когда, где и чем! А возьмите, к примеру, царевича Дмитрия? Тьма. Одни легенды... А кто убил императора Павла I? Каша... А Александра II? И здесь мы верим тому, что сообщает преступник. Но ведь слова должны подтверждаться вещественными доказательствами, показаниями других лиц. Но в данном трагическом случае я не сомневаюсь: мы найдем пули, которыми убивали. Место, которое послужило эшафотом. Мы установим лиц, совершивших сие страшное преступление. Но вот главного доказательства - убиенных, их тел - мы не найдем... А раз нет тел - не было и преступления. Я прав, Ильюхин?
- Да. Насколько я понимаю замысел Москвы и Екатеринбурга, - все совершено так, чтобы тела убиенных никто и никогда не обнаружил. А слухи, сплетни и отдельные факты слились в песню: их никто не убил. Они живы. Вот в чем дело...
Всё, о чем сказал сейчас, зрело постепенно, складывалось из разрозненных и туманных предположений. И вот, вылилось...
Кирста смотрел сочувственно, присутствующие - бывшие служащие судебной системы и полиции, не скрывали - кто презрительного, а кто и восхищенного недоумения. "Вот, поди ж ты... От сохи, а как проникновенно мыслит", читалось на их лицах.
- Все свободны, - возвестил Кирста. - Прошу работать в городе и окрестностях. Ценна любая информация, пусть и самая недостоверная! Вас, Ильюхин, я попрошу остаться...
Когда все разошлись, сказал твердо:
- Мы с вами проверим всё, абсолютно всё, что будет на слуху или попадет в поле зрения. Сейчас мы отправляемся в дом инженера Ипатьева...
Ильюхин отметил, что в "Военном контроле" предпочитают называть ДОН "домом Ипатьева". А Уралсовет - "этим сборищем". "Так им, наверное, легче..." - подумал.
Доехали за несколько минут. Забор уже доламывали, вокруг сновали солдаты и офицеры чехословацкого корпуса. Кирста объяснил: "Здесь хочет поселиться генерал Гайда". Вошли беспрепятственно и сразу же столкнулись с генералом. Через плечо у того висела коробка с маузером, на ремне - большой браунинг в кобуре; Ильюхин, мысленно прыснув в кулак, подумал, что на поясном ремне генерала хорошо бы смотрелись две или три лимонки.
- Опять вы? - Акцента Ильюхин не заметил, но речь была беглая, непривычная, генерал так и сыпал словами, два адъютанта за спиной командующего почтительно внимали. - Какого черта йсче? Здесь теперь мой дом!
- Мы хотели бы осмотреть подвал... - старательно-безразлично произнес Кирста. - Мы понимаем - вам втуне чужой земли язык и нравы, и - тем не менее...
Гайда вгляделся, пожал покатыми плечами, сморщил нос.
- Подвал-подвал... - повторил, словно вдумываясь в смысл этого наипростейшего славянского слова. - А-а... Да. Идемте. Я туда даже не заглянул. В Чехословацкой республике много своих проблем. Мы ненавидим короны. Мы ведь были под австро-венгерской! А на русскую нам - насрать. По-русски это будет - нагадить, да?
- Наоборот. - Кирста уже вошел во двор, зашел в следующую дверь и с наслаждением прочитал вслух надпись на стене: - "Царя русского николу за х... сбросили с престолу". А? Господин генерал? Или вот еще: "У Гриши Распутина х... восемь вершков он как на этот х... посадит шуру она засмиётся". Великолепно, правда?
Гайда пожал плечами:
- Разгневанный народ имеет право на всё. И хватит болтать, подполковник...1
Шли знакомыми комнатами, Ильюхин перестал прислушиваться к перепалке Кирсты и Гайды. Словно из тумана появились "латыши" и заговорили на своем непонятном наречии горячо и нервно, столь же нервно собирая свои револьверы, детали которых были разложены на столе. Оружие готовили к бою. Или к убийству. Но ведь это - всего лишь мираж? Но захотелось спросить: "А что, ребята, расстреляли вы семью?"
- Что вы там бормочете... - раздраженно заметил Кирста. Сосредоточьтесь. Это - здесь?
И, выплывая из сна, увидел Ильюхин стену в полосатых обоях, дырки от пуль - тут невозможно было ошибиться - именно от пуль - на разном расстоянии и от пола и от боковых стен, и тщательно замытые расплывы бурого цвета на дощатом полу.
Кровь...
Гайда стоял с открытым ртом и медленно поворачивал голову то вправо, то влево.
- Н-да... - только и произнес. - Однако...
- Значит ли все это, - сказал Кирста, - что семью убили? Причем именно здесь?
- Я тоже задаю себе этот вопрос... - ответил Ильюхин.
Гайда читал на стене какую-то надпись.
- Допустим, следы крови мы исследуем. И допустим, эта кровь принадлежит человеку. И что? А если кого-то где-то убили и его кровью измазали пол и стены? Большевики мастера на такие штучки. Они - партия провокаторов и изуверов. А? - Кирста словно лекцию читал.
- И я того же мнения, - согласился Ильюхин. - Дырки от пуль ничего не доказывают...
- А надпись? - вступил Гайда. Похоже было, что антураж этой странной комнаты его беспокоил и задел. - Вот: "в эту самую ночь рабы убили царя". Это по-немецки и, кажется, это из Гейне, я не люблю этого слюнтяя. И что же?
- Надпись можно было сделать в обеспечение вранья, - сказал Ильюхин.
- И тогда, - подхватил Гайда, - те, в мешках, кого выводили отсюда в ночь на 17 июля, вполне могли быть членами царской семьи!
- Или еще одним маневром для запудривания мозгов... - убито произнес Ильюхин. - Задача наша: либо трупы найти и подтвердить, что это - они. Либо... Найти живых....
- Ну-у... - протянул Гайда. - А что эти трупы докажут? Ну одиннадцать человек. Необходимое число мужчин и женщин. И возраст, предположим, сойдется. Но ведь лиц - нет, сгнили. А одежду любую, даже подлинную, можно надеть на кого угодно! - Гайда был явно горд своими аналитическими способностями.
- Это верно... - вздохнул Кирста. - Мы еще долго не научимся определять по костям принадлежность оных конкретным лицам.
- А когда научимся - найдутся иные доводы... - кивнул Гайда. - Если общество не желает верить - оно и не поверит. Хоть вы ему фильму покажите...
Что он имел в виду под "фильмой" - Ильюхин не понял, но догадался: доказать ничего нельзя. Пустое дело. И правы были организаторы этого убийства: после них - хоть что, хоть кто. У пролетариата мозги выворотные. А у его партии - и вдвое. Так что потомкам как бы и не светит...
- Завтра поедем в урочище... - сказал Гайда. - Вы, Ильюхин, можете отдохнуть...
Поселился в старой своей квартире - Татьяниной. Нахлынули воспоминания, о знойной любви - в том числе, но сразу же поймал себя на мысли, что ныне - ну, ничегошеньки не надобно. Хоть кто, хоть откуда. О Марии даже и мыслей подобных не было, а все остальные...
Э-э, плевать.
Ночью разбудил стук в окно. Подошел, отодвинул грязную занавесочку, в нечистом сумраке расплывалась бесформенная фигура. Не задумываясь, открыл, ввалилось нечто непонятное, в рваном пальто в пол и такой же шляпе со страусиным пером.
- Чего надо? - рявкнул. - Ты - кто?
Сняла шляпу, подняла лицо. Зоя-Зоя-Зоя... Она.
Номер. Цирковой. А ведь серьезно работают, не откажешь.
- Ну? - спросила весело. - Один? Вижу, что один. Дай поесть, умыться сообрази, а потом мы с тобой залезем у койку и совершим нечто не поддающееся человеческому опыту. А? - И заметив его злобно-ошалелый глаз, добавила: - Шучу.
Умыться "сообразил" - нагрел на плите таз воды, еда тоже была; когда довольная Зоя вытерла губы чистым платком, спросил, не скрывая раздражения:
- С чем пожаловала?
- Доложи - что и как. Кирста, член суда Сергеев, прочие истцы по делу. Важна любая мелочь, любая деталь.
Долго пересказывал, и в общем, и в деталях, наконец подытожил:
- Они склоняются к тому, что вы все сделали мастерски и сути дела теперь не обнаружить.
- В урочище, у шахты были?