Секретарь смотрел ненавистно, злобно, смотрел так, как, наверное, смотрит на полицейского застигнутый в момент кражи карманный вор. Это длилось всего мгновение, и тут же улыбка расцвела на бесцветных губах, и в глазах зажегся огонь безудержной и даже безумной любви.
Успел подумать: "Театр. Петрушку ломают. Им просто чего-то надо..."
Свердлов радушно усадил, попросил чаю и "сухариков", угощал истово и, прихлебывая крепкий ароматный чай, приговаривал сквозь спазм в горле: "Сахару только нет. Голодаем. Как вся республика. Вы уж не взыщите..."
Напились, отодвинули чашки, Свердлов попросил рассказать. Слушал внимательно, не перебивая, делал какие-то пометки остро отточенным карандашом. Выслушав, замолчал надолго. Потом придвинулся, взял Ильюхина за руки - через стол - и спросил:
- Какой же вывод сделали вы, товарищ Ильюхин, в результате всего? В итоге, так сказать... Сосредоточьтесь. Это архиважно.
Сосредоточился. Что сказать? А-а, была не была!
- Я не сделал вывода, товарищ предвцика.
Свердлов удовлетворенно потер ладони и заулыбался.
- То есть - если я, конечно, вас правильно понял - вы, имея на руках... То есть - в голове все сведения и все действия екатеринбургских властей, зная, как именно мы стараемся ввести противника, врага, точнее, в заблуждение - вы тем не менее вывода сделать не смогли? Да?
- Я не понял - живы они или умерли.
Свердлов повел рукой:
- Следуйте за мной...
Шли залами, переходами, спускались и поднимались по лестницам, наконец Свердлов открыл обитую железом дверь и, распахнув, вошел первым. Вспыхнула тусклая лампочка. Это было какое-то подвальное помещение одного из кремлевских дворцов.
Подошел к старинному сейфу в углу, открыл тяжелую дверцу - она отодвинулась медленно и торжественно.
- Подойдите...
На полке сейфа Ильюхин увидел... знакомые банки. И головы в них. Свердлов, улыбаясь, попросил - словно фокусник перед исполнением самого "народного" фокуса:
- Выбирайте... Какую скажете - ту я и достану.
Ткнул в среднюю. В ней белело лицо Александры Федоровны. Волнения не чувствовал и только злился, что не может угадать - на кой черт все это понадобилось товарищу Свердлову.
Между тем тот опрокинул банку, жидкость вылилась на пол, голова показалась над краем банки кончиком носа. Яков Михайлович взглянул победно и... ухватил мертвую голову за смертно-белый нос. И часть этого "носа" осталась в пальцах...
- Фокус-покус, - весело рассмеялся Свердлов.
Обомлевший Ильюхин смотрел во все глаза и... ничего не понимал. Наконец выдавил с трудом:
- Это... не... оне?
- Это воск, воск! - расхохотался Свердлов. - Каково? Ну и то-то... Посерьезнел. - Мы уже сделали многое и продолжаем делать ничего себе, дабы судьба Романовых осталась неизвестной. На вечные времена.
Ильюхин улыбнулся.
- А я уж хотел по-простому спросить: а в соседнем шкафу - настоящие головы? В банках? Да?
Свердлов не смутился:
- Я обязан поблагодарить вас. Вы сделали всё, что могли, и хорошо, просто рас-пре-красно! Однако напоминаю, что за вами остается еще Петроград. Помните? Там еще жив историк, нумизматы всякие - помните? Ну так вот: они на вас. Докажите свое умение и свою верность. Дзержинскому я позвоню.
Феликс стоял у окна, выходившего на фонтан Лубянской площади, и с видимым удовольствием наблюдал за извозчиками, которые поили своих лошадей, за редкими автомобилями и прохожими, их, несмотря на тяжкое время, было не так уж и мало. Оглянулся, пристально посмотрел, улыбнулся:
- Сегодня немногие верят, что уже через десять лет здесь будут потоки автомобилей, а еще через двадцать площадь придется реконструировать - тесно станет. Магазины, счастливые, улыбающиеся лица... Какая жизнь настанет, товарищ Ильюхин! Жаль только, что не для меня. А вы... Вы ее увидите, обещаю!
Был на Феликсе френч с отложным воротником и офицерские брюки в сапоги. Только вытянутое лицо, усы и бородка выдавали не то мобилизованного интеллигента, не то военного доктора... Сел за стол, жестом пригласил сесть и Ильюхина.
- Вот что... Вы едете в Петроград. Особой надежды на товарища Зиновьева у нас нет. Наша служба особенная, многим она кажется жестокой, а товарищ Зиновьев - мечтатель. Он мнит построить Северную коммуну - как Чернышевский описал в романе "Что делать?". Огромный дом, комнаты, в одной половине: мужчины - токари и слесари, в другой: женщины - швеи и поварихи. Это общежитие социализма. Мы пока не спорим, пусть мечтает. Но вам надобно завершить замысел Владимира Ильича: ни одного Романова! А то - представьте себе - Зиновьев взял и отпустил Гавриила Константиновича. Ну вспомните: в Алапаевске вы ликвидировали его братьев - Игоря и прочих... Так вот: в крепости сидят и ждут конца Михаил, Павел, Дмитрий и Георгий. Остатки романовской шайки. Главные головы мы срубили. Срубите остальные...
"Сергей Ильюхин, палач, здравствуйте..." Это мысленно, а вслух:
- Дозвольте вопрос, товарищ Дзержинский.
- Не "дозвольте", а "позвольте". Что?
- Из ваших слов я заключаю, что все мертвы?
Феликс не ожидал. Он встал, отвернулся, нервно закурил.
- И еще: тех, из Екатеринбурга, обменяли на хлеб и паровозы? И Брестский мир? - Настаивал, понимая, что лучше не надо.
Феликс вернулся за стол, но остался стоять.
- Товарищ Ильюхин... Любая операция ВЧК сопровождается операцией "прикрытия", дезинформации. Лично вы блестяще справились со своей частью задачи. Это - всё.
Но Ильюхин не уходил.
- Каплан покусилась на Ленина. Чья это работа? Кто стоял за ней?
И снова прикурил Феликс - от предыдущей папироски.
- Товарищ Юровский - да, да! именно он! - не узнал этого от нее. И мы ее расстреляли. Это всё?
- Через три дня?
- Я понимаю, что вы имеете в виду. Вы - сравнительно молодой чекист. Уже через пять лет или даже раньше подобные вопросы будут невозможны, потому что мы все станем профессионалами. Я не знаю, кто стоял за этой дамой. Кто-то очень высокий. С большой должностью. Она этого человека не выдала, да? - И едва заметная усмешка промелькнула под усами предвэчека. Или... нет?
Ильюхин встал. Всё ясно, это "ясно" никуда не денешь.
- Что с Зоей Георгиевной и Кудляковым?
- Они погибли. Комиссия в Петрограде знает о вас и выполнит все ваши указания. По вышеназванным лицам. Помните: эффект должен быть "екатеринбургский". Туман, в котором гибнут все корабли и берега нет...
Через час курьерский поезд "Москва-Петроград" унес Ильюхина в бывшую столицу. Сидел у окна и безразличным глазом провожал перроны с редкими людьми, станционные здания, фабричные трубы. Жизнь летит, как поезд. К прошлому вернуться нельзя, а будущего просто нет. Когда он, Ильюхин, умрет или его убьют - так или иначе, - на этой бывшей территории будут жить особи, похожие на дрессированных цирковых зверей. И дрессировщики - они тоже вряд ли сохранят человеческие черты. Большой дом, слева бабы, справа самцы, по команде влезли-слезли, и нет ни солнца Завета, ни очей, ни-че-го...
Петроград... Здесь всё по-прежнему... У памятника Александру Третьему дохлая лошадь на рельсах. Постамент заклеен афишками и сообщениями власти. Прохожие бредут, словно покойники, вдруг и непонятно почему ожившие. Вот генерал - из Михайловской академии. Рядом седая жена и дурковатый сын-гимназист. В руке его папани ломоть черняшки. А женушка смотрит на пролетариат с трехрядкой. Ребята заловили пишбарышень и, судя по лицам компашки, - все подшофе. Идут куда-то. Да ведь и ясно - куда. Есть квартира, в ней койки. Зайдут, справят нужду по друг дружке и разойдутся навеки. Хорошо, если без дурной болезни...
Удивился себе. Пройди он здесь полгода назад - и бровью не повел бы, разве что - позавидовал этим мордатым коблам с завода пролетарской диктатуры. А теперь - нате подвиньтесь. До всего есть дело, все волнует, и все ясно, как божий день.