На следующий день, ближе к вечеру, сели в трамвай и долго добирались, меняя маршруты, в центр города. Договорились: через сорок минут (в этом случае до условленного часа оставалось пятнадцать минут, Званцев вполне успевал в отдельный кабинет на встречу с кремлевским уборщиком) Званцев будет ждать на первом этаже магазина "Мюр и Мерилиз". Если все в порядке Евлампию надлежит пройти мимо. Если же хвост и вообще - не так - тогда следует вытирать платком как бы вспотевшую голову. Это для Евлампия был вполне естественный жест: он часто прикладывал к лысине огромный клетчатый платок.
Разошлись, Званцев проговорил вслед "с Богом!" и направился в магазин. Здесь было шумно, весело, толпа вращалась по кругу, Званцев подумал, что народу даже больше, нежели прежде бывало. С любопытством вглядывался в лица, никаких трагических черточек не замечал. И покупали много - дорогих (по заграничным меркам) вещей: шубы из чернобурой лисы, золотые украшения с драгоценными камнями. Правда, при входе стояли две старухи убогие и собирали милостыню - но это и во Франции есть. Званцев подумал, что коммунисты - независимо от своих безумных теорий - не избежали общего и вечного: одни процветают, другие - умирают. На Западе это было нормой. Здесь, в раю обетованном, - гнусностью. Иначе не воспринимал. Изредка проходил напыщенный, давящийся самозначимостью милиционер или проплывал под руку с женщиной чин НКВД или армии; один раз Званцев увидел, как карманник, лет двадцати, хорошо одетый, срезал у дамы в манто кожаную сумочку, быстрым шагом прошел на другой конец залы и, облокотившись о подоконник, внаглую стал считать украденные деньги. Лицо у парня было характерное, с явными следами излишеств, руки нервные, с длинными, хорошо ухоженными пальцами. "Надо его запомнить... - подумал. - Мало ли что..." В этот момент и появился Евлампий; умиротворенный, благостный, он продефилировал мимо, давая понять, что можно приступать...
Итак, все получилось: не провалился, вышел на нужную связь. Остальное - дело умения и желания... Вошел в "Метрополь". На лифте, степенно, поднялся на этаж; замедляя рвущийся шаг, направился к дверям номера. Но по мере того как приближался, все больше и больше охватывало неясное чувство: не в том было дело, что все складывалось как нельзя лучше, без сучка и задоринки, а в нарастающем предчувствии опасности, краха даже. Неужели Евлампий ничего не заметил? Ведь его, Евлампия, невозможно заподозрить...
Навстречу шел официант в смокинге с полотенцем через руку. Скосил глазом назад: и здесь догонял такой же, в смокинге. Судя по всему, этот должен приблизиться первым. Замедлил шаг, но не сильно, чтобы тот, задний, не догадался, когда же осталось метра полтора - повернулся резко, схватил за руку, вывернул, дуло упер в ухо. Свистящим шепотом приказал - тому, что надвигался: "Ко мне. И чтобы я руки твои видел..." Тот подошел, кивая мелко, на лице испуг. Выпятил ладони - вот, мол, я совсем безоружный. "За мной, оба. Ты - рядом". Довел до двери, пока везло: ни души. Кольнуло: а если этаж еще и блокирован и чекисты и на входе и на выходе? Впихнул обоих в номер, влетел следом. За столом сидел кролик Никодимов с перекошенным лицом, рядом восседал, видимо, Васькин, типичный неврастеник с запавшими глазами, патлатый и бородатый, больше никого не было.
Приказал "официантам" занять места за столом, встал у дверей.
- Кто еще на этаже? Внизу? Советую отвечать...
- Вы... вы... - изобразил прыгающие губы первый официант. - Вы, гражданин, опупели! Чего вы нас схватили? Чего? Вы бандит?
- Я бандит... - Выстрел хлопнул негромко, скучно, официант свалился под стол. - Вы? - повел стволом. - Будете отвечать? Откуда вы?
- Контрразведка... - зачастил второй. - Московское управление. Мы располагаемся на...
- Мне плевать! Только отвечать на вопросы. Еще кто? И где?
- Никого, никого, только машина у подъезда, с шофером, у нас посчитали, что...
- Я сказал: только отвечать. Никодимов! Ты донес?
Нервно икая, Никодимов повел головой в сторону Васькина.
- Я... ничего... Он... Он велел...
- Он велел... Ладно. - Выстрел свалил второго официанта. - Ну? Васькин, или как тебя там... Жить хочешь?
Затрясся, закивал, и тут же выблевал на скатерть отвратительную кучу.
- Нехорошо... - Званцев широко улыбался. - Борщ кушали? Так. Возьми ложку и все назад. Быстренько...
Словно завороженный, Васькин сожрал месиво, пуча глаза и безобразно рыгая.
- И ты, Никодимов, не побоялся расписки, которую мне дал? Ладно... Бросил на стол блокнот, ручку. - Пишите оба. Ручка есть? Вон, торчит в кармашке убиенного... Пишите: "Я, такой-то - все данные о себе и данные паспортов, - ненавидя советвласть люто, а также и лично угристого грузинца и мразь Сталина Иосифа Виссарионовича, помогли агенту разведки РОВсоюза заманить в номер сотрудников НКВД и уничтожить их. В чем и расписываемся..." Расписаться аккуратно, я проверю по паспортам!
Протянули расписки замороженными пальцами, Васькин приставил кулак к подбородку и пытался унять щелкающие зубы. Званцев прочитал. Текст записали без ошибок, только почерк подгулял. Подписи же были твердые, как в паспорте.
- И последнее. Вы, Васькин... Подметаете в подвалах Кремля?
- Не только, не только, - зачастил, - я вхож, я вхож, со мною сам комендант...
- Заткнись. Банку большую со спиртом видел? А в ней - головы отрезанные?
Васькин сполз на пол.
- Это... товарищ... как бы... Смерть для близких. Вы обещаете - если я...
- Вплоть до царствия небесного, - кивнул Званцев. - Где? Чьи головы?
- Стоят в подвале Правительственного корпуса. Дверь железная. Ключ у меня есть. Прямо на сейфе жидка етого. Свердлова то ись... Как бы и открыто... Но кроме меня... Может, меня дурачком считают... А так... подписку отобрали, не хуже вас. О неразглашении, значит... А еще говорят, что в сейфе етом - драгоценности империи, то есть... Но сейф открыть нельзя. Я лично... от коменданта слышал, что, мол, утерян. Или украден. Да хоть сам и украл. Янкель этот... Ну - ключик, ключик-с!
- А ты, значит, жидоед? Ладно. Кто непосредственно заведует этим подвалом, банкой этой? Кто?
- Комендант... Ну... Как бы начкар. Ну... Еще завхоз наш. Курякин. Вилиор Исакович. У него и ключ есть... Дубликат. От подвала.
- Теперь быстро-быстро, пока я досчитаю до двадцати. Где живет Курякин? Что любит? Где бывает?
- Да вас то есть и познакомлю! - обрадовался Васькин. - После работы мы зачастую отправляемся в распивочную, что у Грузинской Божьей, на Варварке. Пена, раки, восторг неземной...
- Согласен. А как он... Курякин? Богатырь?
- Да мозгляк! - радостно закричал Васькин. - Навроде меня! Мы даже похожи! Разве что баб любит до упаду, а мне - все равно...
- А семья? Дети?
- Да один, как перст!
Два выстрела прозвучали, будто две тарелки лопнули. Никодимов сполз на братски обнявшихся "официантов", Васькин вытянулся рядом. Картина вышла даже трогательная.
Вышел из номера, огляделся. Никого. Они слишком понадеялись на этих двоих из контрразведки. Слишком. Кто же идет на такое задержание без наружной обставы? Никто не идет...
Спустился по черной лестнице, толкнул дверь - здесь даже сторожа не оказалось, и сразу увидел пыхтящую у тротуара эмку. Озорство и удаль охватили Званцева. Подошел к автомобилю, кивнул шоферу: "Прикурить не найдется, товарищ?" Тот полез за спичками, опустил стекло. "Держи" протянул коробок. И стало жалко: хорошее русское лицо со вздернутым носом и бровками вразлет. Очень хорошее. А нельзя. Видел и запомнил. Званцев выстрелил, шофера вбило в противоположную дверь. Огляделся: никто и ухом не повел. Все. Теперь надобно попытать счастья в пивной на Варварке.
... Евлампий был дома, готовил на кухне нечто острое, пронизывающее, завлекательное. Выслушал, взметнул брови, снял передник, вытер руки:
- Пять трупов... Плохо.
- Шесть, - возразил Званцев. - Лицо я менять не стану - даже если художник и нарисует со слов возможных свидетелей - все равно монстр выйдет. А вот одежду...
- Документы вы тоже не предъявляли. Это хорошо. Одежду найдем. Я приготовил харчо, эдакий грузинский суп. Как вы?