— Кажется, у его отца универсальный магазин в Бремене.
«Вон оно что, значит, земляк! — думал Кульмай. — Значит, если мне тоже посчастливится, я еще буду у него пуговки покупать».
Венцлов подошел к столу, за которым его в прошлую ночь принимал Браунс. Преемник Браунса Фидлер сидел на том же месте. У Фидлера лицо не было так неподвижно, как у Браунса, он непрерывно моргал и щурился. За две минуты до Венцлова вошел преемник Нильса, некий Хармс. Он разложил перед преемником Браунса бумаги, которые парящий в облаках Нильс оставил на земле. Фидлер подписал, Венцлов тоже подписал те бумаги, которые касались его. И среди них смертный приговор троим и еще троим — всего шестерым, которые вчера были арестованы.
После этого Венцлов наконец-то очутился один за своей перегородкой. «Поражение, — сказал он себе,— имеет разные последствия для людей разного калибра. Чернь охотно мирится с ним и перебегает к врагу. Такой, как Браунс, не может его пережить, а этот прохвост Нильс долбил нам, что Брауне поторопился. А чего ему было ждать? Чуда? Хорошенькое чудо — сесть на самолет и улететь!»
Он выехал на передовые позиции. Пулеметчики считали, что боеприпасов хватит по меньшей мере на неделю. Только очень немногие знали правду — что их осталось всего до послезавтра, а там — конец. Машину подбрасывало на выбоинах; перед воронкой от снаряда, где всего несколько часов назад была дорога, пришлось остановиться. Венцлов надеялся, что успеет вернуться до начала ожидавшейся атаки, и теперь проклинал задержку. Мимо шла группа из шести человек без оружия, без знаков различия. Конвоиры отдали честь.
— Куда вы с ними тащитесь? Кончайте! — крикнул Венцлов.
Это были те шестеро, которых вели на расстрел. Зачем трудиться? Зачем обходить машину, воронки, добираться до какой-то стены? Все они в любую минуту могут взлететь на воздух — и конвой, и машина, и осужденные. Надо как можно скорее привести приговор в исполнение: нельзя, чтобы эти шестеро погибли, как все. Он взглянул из машины на их лица. Они словно застыли, этим людям предстояла смерть. «Как всем в этом проклятом котле, — подумал Венцлов,— вероятно, всем. Остальным завтра, им сегодня. Им меньше мучиться ожиданием», — мелькнуло у него в голове.
Второй в ряду, стоявший от него всего в нескольких шагах, пошевелил губами и что-то крикнул ему или думал, что кричит. Конвойный рванул его в сторону. Машина чуть не наехала на них.
Через четверть часа послышался протяжный, пронзительный свист первых снарядов, предвещавший новую атаку. Машина повернула назад. «Со мной ничего не будет, — думал Венцлов,— мне надо это сделать самому. Брауне сделал это сам». Они проехали мимо воронки, где по пути сюда встретили тех шестерых, которых неизвестно куда вели на расстрел. А может быть, их прикончили тут же, на месте. Он ведь сам крикнул: «Кончайте!» В свисте снарядов ему слышался звук собственного голоса: «Кончайте! Кончайте!» Звук подхватывал звук, точно эхо. Ему казалось, будто его собственный голос тоже всего лишь эхо. Кто же это крикнул первым? Где? В какой горной пещере? И один из шести, второй справа, тоже показался ему старым знакомым. Он как будто уже видел его, только где и когда? Смелое лицо, порывисто закинутая назад голова, ясный, зоркий взгляд, как будто проникающий в человека. «Теперь я знаю, кто ты такой...», — подумал Венцлов. Но не успел додумать до конца: снаряд упал позади них. Машина дважды подпрыгнула, на нее дождем посыпались комья земли и камни.
Снаряд упал впереди. Машина рванулась назад, круто повернула, попала в яму. Водитель, ловкий, умелый, хладнокровный, лавировал между жизнью и смертью, как между обычными препятствиями. Он повернулся своим курносым лицом и сказал:
— Господин майор, вам, пожалуй, лучше дойти пешком.
Венцлов выпрыгнул из машины. Он различил уцелевший остов здания, до которого ему надо было добраться; теперь и в остове была трещина, сквозь трещину виднелось пламя пожара; караульный стоял на том же месте, перед входом, самого его не задело, но от того, что он караулил, только дым шел. Венцлову загородил путь проходящий мимо отряд. Он перепрыгнул через яму, солдаты, убиравшие щебень, посторонились. Он обошел двух убитых, лежавших друг на друге крест-накрест, и торопливо спустился по лестнице. Мимо часового перед дверью Браунса он пробежал в свое помещение. Часовой, все тот же Кульмай, подумал: «Опять ты вернулся! Кончай же наконец!» И еще подумал: «В плен ты не хочешь сдаваться, значит, придется тебе поступить, как поступил Браунс. Только пока что не похоже, чтобы тебя на это хватило».