Оба старика хотели было образумить молодого человека, но тут вошла хозяйка дома. Гости вскочили и, после того как она поставила на стол поднос с бутербродами, поцеловали ей руку. Она все подала сама и извинилась: когда муж у себя в кабинете, он не выносит присутствия горничных; извинилась также за пыль на бутылках: муж требует, чтобы чувствовался налет времени,— и обвела взглядом комнату, словно предлагая убедиться в сугубой опрятности всего остального. И действительно, глобус на письменном столе, пресс-папье с золотым Меркурием на маленьком земном шаре и все письменные принадлежности сияли, как набор медицинских инструментов, которые протирают спиртом, а не тряпкой; в паркете, натертом до блеска, все отражалось, как в воде, и персидский ковер точно плыл по нему; стекла книжного шкафа и стекло на портрете хорошенькой дочери, снятой во весь рост в свадебном уборе, так и сверкали. Дочь была замужем за секретарем шведского посольства; весь облик самой советницы, высокой и грациозной, как большинство шведок, и сейчас еще говорил о том, что в свое время она была красивее дочери. Хозяйка дома опять извинилась— на этот раз за поджаренный хлеб вместо булочек. Но из-за этой забастовки все булочные закрыты.
— Вот видишь, мой мальчик,— сказал Шпрангер,— совсем недавно на этом же месте сидел твой товарищ, он мне возмущенно доказывал, что никогда дело не дойдет до всеобщей забастовки, потому что всего несколько месяцев назад социалисты и спартаковцы насмерть передрались.
Выходя из -комнаты, фрау Шпрангер заметила:
— Ну, ворон ворону глаз не выклюет.
А Мальцан добавил, обращаясь скорее к самому себе:
— Да, вот если бы всякие каппы и люттвицы не требовали, чтобы под воззванием стояли непременно их подписи, и если бы найти никому неведомого человека из массы, такого, которого народ еще не знает и которому еще готов доверять,— тогда другое дело!
— Если бы, если бы, если бы,— отозвался Шпрангер, при каждом слове постукивая по столу безымянным пальцем, на котором носил кольцо своей студенческой корпорации.— Если бы недоверие одной половины народа к другой оказалось сильнее, чем недоверие к нам... но до этого еще далеко. После окончания войны не прошло и двух лет...— Вдруг он повернулся к Венцлову и с живостью продолжал: —Моя жена вечно упрекает меня за то. что ты занимаешь в моем сердце такое же место, как наши собственные сыновья. Мальцан прав, когда убеждает тебя не рисковать своим будущим. Нам, старикам, нужно твое будущее.
Мальцан, улыбаясь, заметил:
— Ты будешь еще молодым, когда понадобишься нам для возрожденного отечества. Правда, мы со Шпрангером тогда совсем поседеем.
— Мы и сейчас седые,—сказал Шпрангер,—поэтому не огорчай, пожалуйста, нашего мальчика, ждать уже недолго,— Он ласково положил свою руку на стиснутые пальцы Венцлова.— Я же отлично понимаю, каково вам ждать, пока рухнет то, что все равно обречено на гибель. Особенно если в дело включились достойные люди и намерения у них наилучшие. Вся беда в том, что у них нет терпения.
Он умел любезно выпроваживать гостей и сейчас предложил воспользоваться автомобилем дочери-шведки.
— Герб на дверцах и консульская ливрея шофера предохранят вас от неприятных случайностей всеобщей забастовки.—И, провожая их к машине, смеясь, добавил:— К счастью, в нашей стране, несмотря на все эти безобразия, все-таки сохранилось врожденное уважение к символам власти.
Вечером, уже дома, в Потсдаме, этот разговор возобновился. Но говорил только Мальцан. Венцлов молчал.
На ту позицию, которую Венцлов занимал несколько часов назад у Шпрангера, теперь встали все три женщины: мать и дочь Мальцан и тетя Амалия. Они уже тешили себя мыслью, что кайзер скоро возвратится из Амэронгена в Берлин. А теперь стало ясно, что во дворец вернется рейхспрезидент, с перепугу бежавший вначале из Берлина. Глядя на опущенные углы рта и поджатые губы тети Амалии, Венцлов понимал, что втайне тетка сердится на него. Ему ли не знать ее лица! Такое же выражение появлялось на нем, когда племянник, бывало, в детстве порвет штаны или забудет поклониться, а теперь она злилась на то, что он не поддержал мятежников. Он думал: «Если бы только ты знала, чего мне это стоило!» Маленькая Мальцан потянула его за рукав. Она сказала вполголоса:
— Не расстраивайтесь, вы, наверно, поступили правильно. Я всегда вам верю.
Он с радостью посмотрел в ее разгоряченное лицо. Глядя на ее грудь, он видел, что она уже не маленькая девочка. Все же она еще слишком юна, чтобы можно было целоваться с нею.