III
Экстренный вызов, переданный офицером добровольческого корпуса, был зашифрован под коммерческую телеграмму. Клемм приказал своему шоферу явиться с вещами в Амёнебург. В этот день Бекер был хозяину не нужен и потому поехал утром с молодой хозяйкой в Висбаден к портному. Он с первого дня невзлюбил ее, она казалась ему гордячкой, да и вообще не отвечала его представлениям о женской красоте. «Она,—не раз говорил он в кухне,— такая тощая, что слышно, как кости стучат». И теперь он с особым удовольствием заявил:
— К сожалению, госпоже фон Клемм придется обратно ехать на такси — господин фон Клемм вызывает меня в Амёнебург.
И был очень разочарован, когда Ленора спокойно ответила:
— Ну так поезжайте скорей, Бекер.
Ей-богу, ей незачем подгонять Бекера, раз его вызывает сам хозяин. С годами господин капитан превратился для него в его Господина.
Ленора ждала этого вызова. Она знала, в чем тут дело. Красные войска, засевшие под носом у союзников в Рурской области, были угрозой для всей Германии. После провала берлинского путча красные еще больше обнаглели; Эберт не в силах справиться с революцией — и вот он снова, как в прошлом году, обратился за поддержкой к старым офицерам, которым в столице сам совал палки в колеса. Теперь он, наверно, счастлив, что распущенные добровольческие бригады и расформированные корпуса отнюдь не распущены и не расформированы, а смещенные генералы на самом деле не смещены. Ленора сняла блузку, которую ей примеряла портниха. Выходя, Бекер подумал: «Никакого стыда нет у этой женщины, даже подождать не может, пока я выйду. Шофер для нее уж и не мужчина».
Но для Клемма он был и остался тем, кто делил с ним военные труды и опасности; Бекер поспешил отвезти ему вещи, и по пути в Хёхст его Господин снова превратился в господина капитана, хотя мундир и лежал еще в чемодане. Для переезда в неоккупированную зону они выбрали самую обычную дорогу — на Грисгейм, так как здесь охрана их давным-давно знала.
— Сначала нужно будет забрать нашу почту у Шлютебока,— сказал Клемм. Это был один из директоров концерна «ИГ Фарбениндустри», у которого была вилла на склоне Таунуса; он был доверенным лицом для передачи информации из оккупированной области в неоккупиро-ванную — увядший, забавный господинчик в высоком стоячем воротничке и с усиками. Казался он человеком бесцветным, неопределенных лет, и по его внешности никак нельзя было предположить, что он еще до войны изъ-ездил весь свет в поисках сырья и рынков сбыта и что он знает Тяньцзинь, как свою папку с делами, а Сидней — как ящик своего письменного стола. Иногда он доставал Клемму хорошие заказы и нужных для их выполнения людей в обмен на такие же услуги со стороны Клемма. Между ними установились прочные деловые и дружеские отношения.
Когда Клемм обращался к нему за советом как младший к старшему, то старался попутно выспросить его. А Шлютебок, давая ему эти советы как старший младшему, выспрашивал Клемма.
Сейчас он охотно выведал бы у Клемма, для какого заказчика он должен гарантировать тридцатилетнюю прочность и для кого нужен чистый деготь с высокой температурой кипения. Шлютебок раздобыл анализ. Но зачем он Клемму? Раньше такие заказы поступали из колоний. Сейчас заказчик, вероятно англичанин или француз, во всяком случае, кто-то живущий за морем, в тропиках. Шлютебок задал гостю как бы мимоходом несколько вопросов. Сегодня Клемм был взволнован, что, однако, не мешало ему быть начеку.
Пока он искал на карте место, куда его вызвали по телеграфу, слуги принимали в кухне Бекера. Совершенно так же, как знали имя Клемма, где бы он ни появился, знали и Бекера, как шофера Клемма, и слуги всех друзей его господина выказывали ему в гаражах и кухнях такое же почтение, как его господину в конференц-залах и офицерских клубах.
Перекусив, они тут же помчались дальше среди ночного мрака. Клемм начисто стер в своей памяти весь истекший год, советы Шлютебока, разнообразные заботы, связанные с делами фирмы и с оккупацией, и внушал своему шоферу, что сейчас они окажутся на гораздо более опасной территории, чем та, по которой разъезжали вместе после окончания войны. Бекер слушал его наставления с удовольствием. Он был до смерти рад, что наконец отделался от дурацких поездок с женой хозяина, и так гнал машину, что людские лица полосами проносились мимо. На одном переезде через полотно железной дороги Бекер подметил недоверчивые и хмурые взгляды охраны, точно и в его господине, и в нем самом, хотя они еще были в штатском, чувствовалось что-то подозрительное. Они проехали через несколько заводских поселков, разбросанных среди подернутых копотью полей на подсту-пах к большому городу; здесь уже попадались караулы и патрули, состоявшие из солдат рейхсвера и добровольческих бригад. Усмехаясь, Клемм и его шофер указывали друг другу на обрывки красных плакатов — лохмотья нарушенного на этой неделе соглашения: рабочий контроль на предприятиях, красные сотни и запрещение рейхсверу переходить границу данной территории. После того как выгнанные из Берлина офицеры нагло провели своих людей через этот город, надписи, сделанные на стенах красными, были соскоблены и замазаны дегтем. Патрули добровольческого корпуса «Лихтшлаг» и рейхсвера ходили по улочкам, где было пусто и тихо, и только гремели сапоги да позвякивали шпоры, так как все мужское население еще яростно сражалось в пригороде за каждую букву того самого соглашения, от которого остались уже одни лохмотья. Клемм был командирован в Штаб некоего майора Вальдорфа, помещавшийся далеко от города в сельской школе. На школьном дворе солдаты расположились бивуаком. В ворота заглядывали две девочки с косичками. Выражение их круглых, как яблочки, испуганных лиц свидетельствовало о том, что они не устояли перед соблазном и, несмотря на запрет, решили посмотреть на тех, кто, по словам их отцов и матерей, разрушает все самое дорогое на свете. Когда Клемм выскочил из машины, они в испуге убежали.