Она ушла. Убедившись, что мужа со старшим мальчуганом нет дома, она встряхнула младшего, который, ожидая ее, выдергивал щетину из щетки. В мастерской он занялся обрезками кожи. Христиан ничего не сказал. Он продолжал постукивать молотком, забивая гвозди и словно не замечая обоих.
Так как вопрос с коровой был решен, Вильгельм начал вводить в своем хозяйстве кое-какие улучшения. Однажды он собрался в Берлин.
— Ты мог бы мне дать расписку, какую выдал этому Леви, что, мол, ты, Христиан, ручаешься за своего брата Вильгельма... На случай, если я найду что-нибудь подходящее, а то вдруг у меня не хватит денег.
Христиан опустил голову, точно сам чувствовал, что глаза у него слишком синие и слишком колючие, лицо же приняло почти смиренное выражение, он тут же сообразил, что выдать такое поручительство, по которому любому немецкому суду в один прекрасный день станет ясно, сколько брат ему задолжал, не только не вредно, но, напротив, очень даже для него выгодно. Ведь дело не в том, что ему предстоит истратить часть своих сбережений, а что он тем самым получает право на компенсацию из их общего наследства. Раз братья земли не делили, он должен получать от брата пособие на изучение ремесла и оборудование мастерской, а также определенную долю на старость, жилье и питание. Христиан предпочитал, чтобы такие вещи были написаны черным по белому раз навсегда. А брат не способен представить себе заранее то, что еще не случилось. Он даже хорошенько не посмотрел, чего там нацарапал Христиан. Главное, чтобы он благодаря своей и Христиановой подписи получил в рассрочку нужные ему части машины.
А Христиан, видимо, не спешил получить обратно свои деньги, он даже не заговорил о них, когда Вильгельм весьма выгодно продал берлинскому скупщику птицу, поросят и сверх того излишки картофеля.
II
После отъезда Ливена Ленора каждый день ждала письма, хотя ей уже было ясно, что он к ней никогда не вернется. Вся прислуга скоро заметила, что она два раза в день из углового окна высматривает почтальона. А тот, шагая через поля со своей почтовой сумкой, мог бы от самого Эльтвиля видеть сквозь стекла ее лицо и высушенные ожиданием глаза, следившие за ним на протяжении целого километра. Но он приносил только дело-
вые письма для господина фон Клемма или письма от единомышленников, которые, опасаясь оккупационных властей, поддерживали связи со своими союзами и объединениями по ту сторону демаркационной линии с помощью всевозможных хитростей и уловок. Тем временем Клемм организовал из служащих и инженеров своего завода, а также отдельных рабочих некое, собиравшееся по вечерам сообщество, которое числилось в списках союзов как «Рейнское содружество». У них была та же программа, что и у других сходных союзов в самых отдаленных немецких городах. В Эльтвиле и в окрестных деревнях люди уже давным-давно пронюхали, что за письма получает Клемм — вечером в трактире они выспрашивали почтальона.
Ленора ни разу даже не видела ливеновского почерка. Однажды вернулось письмо, на котором она сама написала адрес Ливена. При том чувстве покинутости, которое ей самой казалось непонятным и невыносимым, молодая женщина решила все же поступиться своей гордостью, лишь бы он подал хоть какие-нибудь признаки жизни. С напускным оживлением просила она Ливена в этом письме прислать книги, которые он так расхвалил; письмо вернулось с пометкой: «Адресат не найден». Ливен исчез из ее жизни так же, как появился, скользнув мимо, точно призрак, и оставив после себя несколько чуждых ей представлений, странных цитат, воспоминания о ласках и заглавиях книг. Каким грубым и неловким казался ей теперь Клемм! И его молодцеватость и его остроты — сплошная пошлость. Когда он, случалось, обнимал ее, Ленора только терпела его объятия. И Клемм, не выдержав, как-то сказал двоюродному брату — тому Клемму без «фон», своему бывшему заместителю на предприятии, которого он некогда оттеснил, но теперь вполне компенсировал почти братской откровенностью,— что Ленора, видимо, принадлежит к типу женщин, обещающих в девичестве очень много, но после замужества переносящих всю свою нежность на детей. Этим объясняются и ее былые порывы, которые его так удивляли в полевом госпитале, а в первый приезд домой просто ошеломили.
Однажды за обедом Клемм упомянул о том, что его друг Эрнст Ливен отличился в Польше в боях с повстанцами. Ленора чуть побледнела, как бледнеют от природы бледные женщины. Ее лицо как будто побелело изнутри.
Клемму было приятно видеть, что на вечерних собраниях «Рейнского содружества» Ленора стала вдруг держаться настоящей хозяйкой дома, чего нельзя было сказать прежде.