ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Окно кухни выходило в сад, и перед тетей Амалией он был как на ладони, но сама она оставалась невидимой. Помешивая мармелад, она никак не могла удержаться, чтобы время от времени не поглядывать на влюбленную парочку, которая, запрятавшись в кусты сирени, через забор смеялась и шутила, считая себя скрытой ото всех. При этом поджатые черствые губы тети Амалии обмякли. В уголках глаз и вокруг рта появилась особая улыбка, которая обычно бывает у влюбленных. Ее длинное костлявое лицо покраснело, подпертая тугим воротничком шея и высокая прическа делали его еще длиннее. Легкий отблеск чего-то на ее чертах и бережная мягкость движений говорили о том, что она могла бы стать совсем иной, если бы и на нее подул ветер жизни, который сдувает с листьев пыль, а с сердец старых дев сдувает горечь. Молодой человек уже не уговаривал девушку в соседнем саду, он показывал ей, как хорошо лежит ее ручка в его руке — точно птичка в гнезде.
Девушка в соседнем саду была, вероятно, еще слишком молода для любви. Тетя Амалия считала, что она к тому же еще слишком глупа, чтобы понимать, какого возлюбленного ей послала судьба. Венцлов был вылитый отец — ее, брат,— когда тому было лет двадцать-тридцать: та же словно вытянутая кверху голова, увенчанная шлемом блестящих волос. Сын, может быть, держался еще более прямо и подтянуто, чем отец. Это сделала война, которая вошла ему в плоть и кровь; отец во время предпоследней войны, 1870—1871 годов, был, к сожалению, еще ребенком. Племянник же вырос в годы войны. На фронте он узнал не только с чужих слов, не на маневрах, что это значит — рисковать всем, что такое опасность и власть над людьми, над жизнью и смертью. Тетя Амалия понимала, почему племянник так сильно влюбился в эту невзрачную девчушку из соседнего дома: она могла со временем стать для него вполне подходящей женой, так как выросла в почтенной семье и воспитана в тех же правилах, в каких тетка, заменившая племяннику и племяннице мать, воспитала их. Правда, девочка слишком молода, но это, как говорится, недостаток, который убывает с каждым днем. И теперь, когда эта девочка положила голову на грудь молодого человека и тетя Амалия увидела, как он через забор гладит ее по волосам, которые были немного светлее его собственных, старой деве почудилось — первый раз в ее жизни,— будто он поглаживает ее по сердцу. Тетю Амалию никто никогда не любил. Ее собственная мать умерла рано, и она стала вести хозяйство отца, как вела потом хозяйство брата, тоже после преждевременной смерти его жены. Амалия никогда не была хороша, но она гордилась своим лицом: красивое там или некрасивое, оно почти до смешного повторяло фамильные черты Венцловов. Бывавшие у них офицеры, подвыпив, не раз уверяли, что у кронпринца в точности такое же, как у нее и у Фридриха Великого, удлиненное, сдавленное на висках лицо со слегка вытянутым носом, напоминавшее борзую, и они любили острить по поводу того, что, может быть, в прошлом столетии, когда семья Венцловых была принята при дворе, кто-нибудь из членов императорской семьи совершил грехопадение. Теперь она даже гордилась тем, что до сих пор носит столь дорогую ей девичью фамилию. Тете Амалии не пришлось менять ее на фамилию мужа, как обычно приходится менять женщинам, когда они выходят замуж.