Тут их беседу прервала старшая дочь пастора: сапожник Надлер принес туфли из починки. Его позвали в комнаты, чтобы расплатиться. Христиан вошел со смиренным, почти униженным видом. Цизену предварительно объяснили, что это вполне приличный малый, но ему на войне все кости перебили, вот и приходится теперь заниматься сапожным ремеслом. Христиан, словно ему было стыдно даже говорить о такой ерунде, заявил, что позволил себе подложить сбоку под каблуки фрейлен кусочки кожи, чтобы башмаки не так скоро стаптывались. Цизен, который всегда интересовался мнением народа, в данном случае— мнением Христиана, перебил разговор о башмаках:
— А вы, господин Надлер, надеюсь, поможете нам выбрать в воскресенье Гинденбурга?
Христиан обратил потупленный взгляд на сапоги гостя, которые были недоступной роскошью для его обычных клиентов, но в один прекрасный день и они, бесспорно, потребуют его услуг.
— Конечно, господин барон,— ответил он.
В ближайшее воскресенье он после обедни действительно завернул в трактир «Под дубом», ибо там находился избирательный пункт. При входе портрет фельдмаршала так и лез в глаза, точно не могло быть сомнения, что выбор падет на него. Вильгельм Надлер сидел тут же за столиком — он помогал при регистрации голосовавших и в прошлую ночь отколотил каких-то подозрительных типов, распространявших листовки. Вечером портрет фельдмаршала должен был перекочевать с избирательного пункта к нему в дом, уж очень он Вильгельму понравился.
Подойдя к урне, Христиан Надлер скомкал свой избирательный бюллетень и сунул его в карман. Он знал, что брат записывает по порядку каждого явившегося на выборы. И знал, что потом Вильгельм осторожно нанижет все бюллетени на вязальную спицу и можно будет, читая фамилии избирателей в том порядке, в каком они опускали бюллетени, узнать, за кого каждый из них подал свой голос. Последними явились старик Вулле и его сварливая жена. И так как бюллетеня Христиана недоставало, то вечером люди посмеивались над глупой старухой, которая до сих пор не может понять, что женщинам даны избирательные права, и полагает, будто одного мужниного голоса достаточно на двоих.
V
В кухне престиж шофера Бекера еще больше возрос, после того как господа одобрили его решение изгнать горничную, лишившуюся своих кос в наказание за то, что она спуталась с французом. Его мнение приобрело среди слуг такой вес, что к нему обращались буквально с каждым пустяком. Господа наняли по его рекомендации новую горничную, Эмму, сестру некой Берты, служившей в вилле на Таунусе у директора Шлютебока, с которым хозяин был связан и деловыми узами и принадлежностью к одной партии. У Бекера была с Бертой мимолетная интрижка— для препровождения времени — в перерывах между интрижками и здесь, и во Франкфурте, и в Майнце, и в висбаденских гостиницах. С тех пор как он чуть было не женился 'на Элле, этой «французской шлюхе», как он теперь с досады называл ее, Бекер уже не помышлял о браке.
Новая горничная Эмма была услужливая, скромная пожилая особа. Уж она-то не заведет себе таких кавалеров, из-за которых ей отрежут косы, и шестимесячной завивки тоже не сделает. Жена Клемма поблагодарила шофера за посредничество, хотя обычно избегала всяких разговоров с ним — из гордости, как полагал Бекер, на самом же деле оттого, что скучала по уволенному много лет назад прежнему шоферу, о котором с тех пор не было ни слуху ни духу.
Через несколько дней, в течение которых Эмма прислуживала так хорошо, словно всю жизнь только здесь и работала, выяснилось, что она католичка. Никому, кто знал ее младшую сестру Берту, это и в голову не могло прийти. Но Эмма сама заявила о своих религиозных убеждениях во всеуслышание и притом с некоторым даже жаром, что, как всегда в подобных случаях, сразу же оказало на умы известное воздействие. Ввиду того что была пятница и Эмме, как ревностной католичке, в этот день полагалось воздерживаться от мяса, она не пожелала есть бифштекс, а извлекла из холодильника вчерашний салат с селедкой. Бекер по этому поводу заметил: он-де тоже родом из католической семьи, но его мать перестала ходить к исповеди, так как священник — они обычно это делают — завел связь с сестрой Бекеровой матери. А девушка с косами, помощница горничной, заявила, что постный день — только для богатых, не то совсем обожрутся и животы расстроят. Теперь она закладывала свои длинные косы узлом на затылке, и ее пышная грудь так и выпирала из блузки. Для Бекера все обитатели усадьбы были предметом тщательных наблюдений, и он решил, что этот вздор наверняка внушает девице парень, которого он нередко видел с ней по вечерам. Шофер успел также узнать, что этот малый работает в Амёнебурге, с тех пор как бежал сюда к нам, на оккупированную территорию, оттуда, где за хорошие дела его хотели арестовать. Такие висельники охотно укрывались в Прирейнской области, где чувствовали себя в безопасности под крылышком у оккупационных чиновников. Следовало бы хорошенько вздуть парня, прежде чем он испортит эту смазливую девчонку.