Новая горничная Эмма молча выслушивала все эти разговоры. Или ей не было дано защищать свою веру, или казалось бесполезным защищать ее от подобного рода людей, только она почти смирилась с тем, что пятница для нее — самый неприятный день. В этот день Бекер непременно изводил ее. Он уверял, что поститься каждую пятницу — это уж слишком, это притупляет память о свершившемся. Правда, в «Рейнском содружестве» они намерены отмечать каждое 26 мая — день, когда французы расстреляли Шлагетера за саботаж. Но ведь не каждую же неделю! И он даже не знает, какой день недели был 26 мая. Эмма возразила, что это другое дело. Спаситель-де принес себя в жертву за все человечество при наместнике Понтии Пилате. Бекер же, гордый своими познаниями, отпарировал: «А Шлагетер —за всю Германию при Тираре». В ответ Эмма только пожала плечами. «Это она всегда так,— подумал Бекер,— когда ей крыть нечем».
За время оккупации уважение к шоферу постепенно переросло в славу. Она была, как и прежде, связана со славой его господина. При последних переговорах, происходивших на территории, оккупированной англичанами, случай свел Клемма с коммерции советником Кастрициусом, у которого в Бонне была городская квартира, а под Рюдесгеймом—небольшое поместье. Жена советника, для которой и была построена эта вилла, давно умерла. Дочь, выросшая под присмотром воспитательницы, была уже подростком с круглыми, блестящими, как вишни, глазами. Старик показал гостям открывавшийся за окном ландшафт: склоны холмов пестрели французскими трехцветными флагами и топорщились виноградными лозами. Он говорил, что с удовольствием наблюдает за тем, как растут его дочь и его виноград. Бекер понял, что его господину до смерти приятно ужинать у старика Кастрициуса. Его самого не раз приглашали наверх, в отделанную дубом столовую, и шофер сидел среди молодых людей, с которыми беседовали господин коммерции советник и господин фон Клемм. Как только поднимался вопрос о том, как бы вызволить какого-нибудь парня, арестованного французами за то, что он стрелял в одного из деревенских бургомистров-сепаратистов, они советовались с Бекером, как будто он им ровня.
— Кто согласен в этом участвовать?
— Конечно, я,— отвечал обычно шофер Клемма. И ему давали другую машину, так как автомобиль Клемма никак не должен был фигурировать в таком деле. Два подростка раздобывали себе разрешение на свидание. Если их отказывались пустить на тюремный двор, они стреляли, потом вскакивали в машину, и Бекер как вихрь мчал их всех через цепь часовых за демаркационную линию. А на другой день Бекеру доставляло особое удовольствие отвозить французских контролеров на завод Клемма.
Клемм ограничил свое «Рейнское содружество» только самыми верными и надежными людьми, чтобы в результате какой-нибудь неосторожности не подпасть под новый закон о запрете тайных обществ. А верность и надежность были так же неотделимы от Бекера, как сердце и почки. Даже в кухне Бекер не хвастал тем, что самой госпоже фон Клемм пришлось собственноручно наливать ему чай, ибо Эмма была здесь явно чужеродным элементом.
Премьер-министр Пуанкаре, перед тем как в мае 1924 года уступить свое место Эррио, постарался еще раз с помощью неожиданной волны арестов выловить тех порядочных молодых немцев, которые злили его, избивая сепаратистов.
За последнее время к Клемму все чаще обращались с просьбой предоставить своего шофера, чтобы тайно перевезти через границу некое лицо, которое обвинялось в саботаже и -разыскивалось со времени сепаратистских путчей или с момента оккупации Рура. А Бекер знал все места, где можно было тайком переехать границу, и все способы подкупа пограничной охраны. Его даже пригласили к Кастрициусу, и они совещались втроем — хозяин дома, Бекер и его господин. Затем посадили к нему в ма-шину молодого химика, которого особенно важно было переправить через границу целым и невредимым. Кастрициус, следуя примеру Клемма, обращался с Бекером, как с равным.