После того как химика благополучно перевезли, они, опять-таки втроем, обсуждали эту удачу, и теперь уже не на вилле Кастрициуса, а в саду гостиницы. Несколько рабочих с дорожного строительству, пивших пиво за соседним столиком — у них был обеденный перерыв,— с удивлением отметили это равноправие. Бекер блаженствовал. А Клемм, словно угадывая его чувства, сказал:
— Ты вот пьешь с нами пиво, Бекер, а вон для тех господ напротив это нарушение принципов классовой борьбы.
Кастрициус добавил:
— Нужно только уметь подойти к таким молодчикам. Мы еще этим фокусом не совсем овладели. Дело в том, Клемм, что ведь все они как один человек боролись вместе с нами против сепаратистов. В ту пору они тоже чувствовали, что их отечество начинается не за Москвой.
Клемм задумчиво ответил:
— Это-то да, но надо действовать осторожнее. Подобный же прием пытаются применить и наши противники. Такая любовь к отечеству пришлась красным бонзам очень некстати. И тогда они перевернули все чувства шиворот-навыворот и принялись уверять, будто они против богатых, на этот раз — против богатых французов, которым мало своей и они хотят слопать еще и чужие страны.
Кастрициус, не настолько привыкший к обществу Бекера, как Клемм, предпочел бы обсуждать этот щекотливый вопрос без шофера. Он заговорил опять о побеге химика. Дочка его плакала из-за этой вынужденной разлуки, но, в общем, приказ об аресте оказался весьма кстати. Ведь она отчаянно влюблена в этого химика. Но она его забудет и найдет себе подходящего жениха. Клемм спросил, смеясь, кто же мог бы быть этим подходящим женихом, на что Кастрициус ответил:
— Говоря по правде, хотя бы вы, дорогой Клемм, вы бы подошли. Но, к сожалению, вы женаты. Я могу быть с вами откровенным, так как вы исключаетесь. У вас есть все те качества, которые обычно встречаются у людей в разрозненном виде и которые нравятся и молодым девушкам и их отцам.
— Искренне сожалею,— отозвался Клемм,— мне следовало познакомиться с вашей дочкой лет семь-восемь назад.
— Ну, тогда она еще в куклы играла.
— Я думаю, она и теперь еще играет. Женитьба меня, наверно,состарила.
Оба позабыли о Бекере, который внимательно прислушивался к их разговору. Он думал: «Да, вот эта девочка действительно была бы настоящей женой для моего господина. Она гораздо больше подошла бы к нашему дому, чем эта жердь, которая и рюдесгеймского вина от хохгеймского отличить не умеет».
Клемм и Кастрициус уже давно говорили о другом, а Бекер все еще додумывал эту мысль.
— Я сразу понял,— говорил Клемм,— что план Дауэса кое-что даст и нам. Он не может быть плох для нас уже потому, что французы яростно протестуют против него.
— Да ведь им ненавистно все, что не имеет целью растерзать нас на мельчайшие кусочки. Они не столь практичны, как их союзники. Месть обычно не бывает практичной. А англичане и американцы жаждут не мести, а только акций. Они хотят забрать в руки все наши железные дороги. Для этого нужны империя и люди, которые бы ездили по этой империи, а тем, в свою очередь, нужны деньги на дорогу. А для этого нужна устойчивая валюта.
После каждой высказанной Кастрициусом мысли на его здоровом, упитанном лице появлялось такое выражение, как будто он смаковал вино необычайно высокого качества. Клемм восхищался им, хотя вообще восхищался другими людьми крайне редко. Он сказал:
— Но они все еще позволяют французам сидеть у нас на шее.
Кастрициус ответил, сохраняя то же выражение добродушной хитрости:
— Мы до сих поп недостаточно, на их взгляд, сократили свой генеральный штаб, а также армию и все еще выпускаем слишком много пушек и слишком мало дождевых зонтиков.
То, что Бекеру было понятно в таких разговорах, он потом вечером пересказывал в кухне. И насчет таможенных штрафов, которые ложатся на завод слишком тяжелым бременем. Он лично прямо рад будет, заявил Бекер, если государственные железные дороги перейдут в частные руки — тогда фирме Клемма «Смолы и лаки» не так будет страшна задолженность. Повариха, садовник, даже Эмма, невольно во всем подражавшие Бекеру, ибо он был в кухне главной персоной, также выразили по этому поводу свое удовлетворение.
С восхищением отнеслись они и к рассказу Бекера о том, что скоро исполнится тысяча лет, как прирейнские земли вошли в состав Германской империи, и что эта дата будет отпразднована с особой торжественностью. Он тоже ожидает с нетерпением этого праздника, хотя сам родом из Вестфалии. Садовник сказал: