Время от времени мимо них пролетал какой-нибудь ангелочек, прибывший специально за тем, чтобы взглянуть на мир и рассказать господу, как идут дела на земле после первого греха;
— Детка! Малюточка! — кричала Ева, улыбаясь ему самой ласковой из своих улыбок. — Ты прилетел сверху? Как поживает бог? Когда ты будешь с ним говорить, скажи, что я раскаялась в своем непослушании. Как чудесно мы жили в раю! Скажи ему, что мы много работаем и мечтаем только снова его увидеть и убедиться, что он больше не питает к нам злобы.
— Все будет, как вы просите, — отвечал ангел. И, взмахнув крыльями, видимый и невидимый, исчезал среди облаков.
Такие поручения повторялись часто, однако Ева не была услышана. Господь оставался невидимым и, по слухам, был очень занят наведением порядка в своих бесчисленных владениях, которые не давали ему ни минуты покоя.
Однажды утром какой-то небесный сплетник остановился у хижины и сказал:
— Слушай, Ева: если сегодня вечером будет хорошая погода, господь, возможно, спустится на землю, чтобы немного прогуляться. Вчера вечером, беседуя с архангелом Михаилом, он спросил: "Что станет с этими заблудшими?"
Ева была потрясена такой честью; она сразу же позвала Адама, который, как всегда, гнул спину на огороде.
До чего же перевернулся весь дом! Все равно что накануне сельского праздника, когда женщины возвращаются из Валенсии с покупками; Ева подмела и полила крыльцо, кухню и комнату, накинула на кровать новое покрывало, вычистила стулья мылом и песком, и, перейдя от вещей к людям, она надела свою самую нарядную юбку и натянула на Адама куртку из фиговых листьев, которую справила ему для воскресных дней.
Она решила, что все уже в порядке, как вдруг ее внимание привлекли крики ее многочисленного потомства — детей было двадцать, тридцать или бог знает сколько. И какими же уродливыми и страшными они были в эту минуту, перед встречей с самим вседержителем, — спутанные волосы, мокрые носы, гноящиеся глаза, на теле корка грязи.
— Как я покажу ему эту шайку разбойников! — закричала Ева. — Господь скажет, что я беззаботная женщина, плохая мать… Ясное дело: мужчины не знают, чего стоит управиться со столькими детьми!
Пораскинув умом, она отделила любимчиков (а у какой матери их нет!), вымыла трех самых хорошеньких мальчиков, а все остальное стадо, которое чесалось и хныкало, она с помощью оплеух загнала в хлев и заперла там, не обращая внимания на крики неудовольствия.
Но вот настал долгожданный час. Спустилось светящееся облако чистейшей белизны, воздух затрепетал от шороха крыльев и мелодии хора, который, теряясь в бесконечности, повторял с таинственным однообразием: "Осанна! Осанна!"
Ноги их уже касались земли, они шли по дороге, окруженные таким сиянием, что казалось, будто все звезды решили сойти с небес и прогуляться на пшеничном поле.
Первой появилась группа архангелов — почетный эскорт. Они вложили в ножны свои пламенеющие мечи и отпустили Еве несколько любезностей, уверяя, что годы не коснулись ее и она все еще хорошо выглядит. После этого они с воинской бесцеремонностью рассеялись по полям и забрались на смоковницы, в то время как Адам втихомолку проклинал их, оплакивая свой урожай.
Затем появился бог; борода у него была из сверкающего серебра, а над головой помещался треугольник, блеск которого, как солнце, ослеплял глаза. За ним шли Святой Михаил, все министры и все высшие чиновники из небесной канцелярии.
Господь встретил Адама ласковой улыбкой и сказал Еве, потрепав ее по подбородку:
— Здравствуй, здравствуй, проказница! Ну как, стала поумнее теперь?
Взволнованные такой приветливостью, супруги предложили богу кресло. Какое это было кресло, дети мои! Широкое, удобное, с основой из прочного рожкового дерева и сиденьем, сплетенным из тончайшего дрока; такое кресло под стать разве что деревенскому священнику.
Господь, усевшись поудобнее, начал расспрашивать Адама о делах, о том, много ли ему нужно трудиться, чтобы прокормить семью.
— Очень хорошо, прекрасно, — сказал он. — Это тебя научит не слушаться советов жены. Ты думал всю жизнь прожить за чужой спиной, как в раю. Страдай, сын мой, трудись и потей, и ты отучишься быть дерзким со старшими.
Но, пожалев о своей суровости, господь добавил:
— Что сделано, то сделано, и мое проклятие должно исполниться, я никогда не меняю своих решений. Но раз уж я пришел к вам в дом, то не хочу уходить, не оставив чего-нибудь на память о своей доброте. Ну-ка, Ева, подведи-ка поближе ко мне этих мальчиков.