В воздухе загудело, словно далеко, очень далеко раздался в вышине голос певчего: пробило девять часов на колокольне Мигелете. И опять тишина. Только где-то вдалеке слышен скрип телеги да от хутора к хутору несется заливистый лай собак. В соседней канаве квакают лягушки; время от времени то жаба, то водяная крыса глухо шлепается с берега в камыши…
Снова бьет колокол… Сенто считает удары, чтобы преодолеть сонное оцепенение, в которое повергает его неподвижность ожидания. Уже одиннадцать! Может, они не придут? Может, бог смягчил их сердца?
Лягушки неожиданно смолкли. На тропинке показались две неясные тени, которые Сенто принял сперва за огромных собак. Но тени выпрямились: это были люди, они крались пригнувшись, чуть не ползком.
— Они, — пробормотал Сенто, и зубы его застучали от страха.
Пришельцы воровато оглядывались по сторонам, словно боясь, что их застигнут врасплох. Они подошли к изгороди, внимательно осмотрели ее, потом приложились ухом к замочной скважине. Два раза они прошли совсем близко от Сенто, но распознать их он не мог. Где уж тут? Закутаны в плащи с головы до пят, только ружья торчат из-под полы!
Опасность придала мужества Сенто. Это, верно, те самые, что убили Гафарро. Промахнешься — пощады от них не жди, бить надо наверняка!
Вот они уже у печки. Один наклонился и стал шарить внутри руками — отличная мишень, прямо под выстрел встал! Но ведь их двое…
На лбу Сенто выступил холодный пот, сердце сжалось от страха. Если он убьет одного, то, совсем безоружный, попадет в лапы к другому. Если же он даст им уйти несолоно хлебавши, они в отместку подожгут его дом.
К счастью, тот, что стоял на страже, выведенный из себя медлительностью товарища, решил прийти ему на помощь. Их тела слились в одну темную массу, загородив от Сенто отверстие печи. Вот так удача! Держись, Сенто! Спускай скорее курок!
Страшный грохот всполошил всю уэрту; крики, лай собак, беготня… Ворох искр ослепил Сенто, лицо его обожгло огнем… ружье отлетело в сторону, и крестьянин изо всех сил замахал руками, словно желая убедиться, что они целы. "Дружка" разорвало, вот оно что!..
Около печи ничего не было видно. Успели, верно, удрать. Теперь надо поскорее уходить самому, пока цел. Но в это время дверь дома отворилась, и показалась Пепета, в нижней юбке, с ночником в руке. Выстрел разбудил ее, и она вскочила с постели в смертельной тревоге за мужа.
Красноватое трепещущее пламя ночника осветило печь. На земле подле нее, крест-накрест, лежали, один поверх другого, два человека; они были настолько слиты, точно невидимый клинок пронзил их и кровью спаял друг с другом.
Нет, Сенто не промахнулся. Старое ружье уложило на месте сразу двоих.
И когда Сенто и Пепета, замирая от ужаса и любопытства, осветили лица убитых, они отпрянули с возгласом изумления.
То были дядюшка Батист — алькальд, и его верный альгвасил Сигро.
Уэрта лишилась своих властей, по зато обрела спокойствие.
В МОРЕ
В два часа ночи у дверей хижины кто-то позвал:
— Антонио! Антонио!
Антонио вскочил с постели. Сосед, с которым он обычно вместе рыбачил, зашел за ним, — пора выходить в море.
Спал Антонио в эту ночь совсем мало. До одиннадцати он протолковал с женой: бедняжка Руфина беспокойно ворочалась в кровати, обдумывая, как свести концы с концами. Дела шли из рук вон плохо. Ну и лето же нынче выдалось! В прошлом году тунец в Средиземном море шел сплошным косяком! Меньше чем двести — триста арроб в день тогда и не ловили — это уж на худой конец. Деньги так и сыпались на рыбаков, словно манна небесная; и тот, кто, подобно Антонио, не был гулякой и умел беречь копейку, мог купить лодку и стать сам себе хозяином.
Маленькая гавань теперь была забита до отказа. Целая флотилия выстраивалась там на ночь — не повернешься! Да, лодок стало больше, но рыба почти совсем пропала. Одни водоросли в сетях да мелкая рыбешка, от которой на сковородке ничего не остается. Тунцы, видно, выбрали в этом году другой путь, и никто не мог похвастать, что поймал хоть одного.
Руфина была в полном отчаянии: в доме ни гроша, задолжали и в булочную и в лавку, а тут еще сеньор Томас, отставной шкипер, ростовщик, державший в руках всю деревню, донимает непрерывными угрозами — требует хоть небольшого взноса в счет тех пятидесяти дуро, которые они заняли под проценты, чтобы достроить лодку; статная и легкокрылая красавица поглотила все их сбережения…