Он остановился против магистра Петра, едва сдерживая ярость, впился в него глазами. Тот затаил дыхание, отвел взгляд куда-то поверх головы императора.
— Магистр, ты принес Византии много славных побед. Почему не радуешь своего императора успехами сейчас? Ты несколько раз водил мои лучшие легионы под стены Доростола, и каждый раз возвращался обратно в лагерь ни с чем. Ответь, отчего русы князя Святослава сильнее моих солдат? Ты, старый и опытный воин, имел достаточно времени, чтобы понять это. Не криви душой и говори только правду. Слушаю тебя, магистр.
Петр прекрасно понимал, что сказанная в глаза правда, особенно в присутствии многих людей, совсем не тот способ, которым можно завоевать благосклонность кого-либо из сильных мира сего. Однако вопрос был поставлен прямо и требовал такого же ответа. К тому же Цимисхий находился в том не поддающемся точной оценке состоянии духа, когда неизвестно, как поступить лучше. Высказать вслух то, что вряд ли могло являться тайной для далеко не глупого Иоанна? Уклониться от честного ответа и, перестраховав себя от неприятностей, предстать в глазах императора лицемерным, а может, и недалеким человеком? Магистр решил положиться на здравый смысл своего бывшего боевого товарища.
— Мой император, наши солдаты не верят в победу. Они не знают, за что умирают на Дунае. У них еще никогда не было такого врага, как русы князя Святослава.
По тому, как спокойно отнесся Цимисхий к его ответу, Петр понял, что вся подноготная сложившегося в византийской армии положения была известна Иоанну не хуже, чем самому магистру.
— Не знают, за что умирают? — переспросил император. — Разве для них не достаточно, что они сражаются с врагами Византии? С моими врагами? Разве не ждет их в городе добыча?
— Мой император, твои легионы прошли с боями всю Миссию. Она за их спиной, лишь в этом проклятом Богом Доростоле находится князь Святослав со своими страшными русами и мятежными болгарами. Твои солдаты не понимают, зачем Империи этот ничтожный клочок земли, когда вся Миссия с ее городами и крепостями уже твоя?
— Здесь князь Святослав, а покуда он на Дунае — Болгария ничья. Неужели ты этого не понимаешь, магистр? Пока на этой земле будет находиться хоть один рус, Империя не может считать Болгарию своей и почивать на лаврах.
— Император, это понимаю я, но не твои солдаты. Они хотят в города, мечтают о вине и женщинах, их разговоры только о добыче. Они пролили много крови и считают, что вполне это заслужили.
— Скажи легионерам, что всю добычу в Доростоле я отдаю им. Даже часть, принадлежащую по праву нашей святой церкви, я уплачу патриарху из собственной казны.
— Император, многие твои солдаты не первый раз сражаются с русами. Они знают, что те равнодушны к богатству и ничего с собой не имеют, кроме крепких щитов и острых мечей. Поэтому наши солдаты не хотят напрасно погибать под крепостными стенами.
— Однако я не могу уйти из-под Доростола, — тихо произнес Иоанн. — Стоит мне снять осаду и отступить, как к князю Святославу придут через Дунай свежие многочисленные дружины. А, увидев силу русов, под их знамя вновь встанет вся Болгария. — Цимисхий разгладил бороду, недобро усмехнулся. — Что ж, если против русов бессильны мои легионы, посмотрим, так ли они будут храбры против голода.
5
Взоры всех находившихся в личной опочивальне комита были вопрошающе обращены на Николая Шишмана, спешно собравшего их, несмотря на глубокую ночь, у себя. Подобное могло быть вызвано лишь крайней необходимостью, что случалось довольно редко. Поэтому несколько охридских бояр и воевод, а также придворный священник комита, составлявшие его ближайшее окружение и постоянных советчиков, с плохо скрываемым нетерпением ждали объяснений.
— Час назад я получил грамоту от великого киевского князя, — начал Николай Шишман. — Князь Святослав предлагает Охриде союз и помощь в борьбе с Византией. Оттого собрал я вас в неурочный час, верные мои советчики, — глянул Николай на бояр и воевод, — и тебя, мудрейший святой отец, — склонил он голову в сторону священника. — Хочу немедля обсудить с вами предложение великого киевского князя и решить, какой ответ ему дать.
Едва он смолк, с места поднялся высокий, с густой черной бородой воевода Огнен.
— Князь Святослав прав, — громко сказал он. — Восточно-Римская Империя — злейший недруг славян, особенно балканских. Если болгары и русичи желают остаться свободными, они должны стоять рядом. Киевский князь предлагает нам боевой союз — примем его. Покуда ромеи сражаются с русичами на Дунае и в Македонии, мы можем без помех ударить императору Иоанну в спину.
Огнена поддержал другой охридский воевода, Гадж.
— Дружины русского воеводы Владимира находятся недалеко от нас в Македонии, с ним тысячи балканских славян, не желающих признавать власти Византии. Нам не составит особого труда напасть с тыла на ромеев, что перекрыли для них перевалы. Соединившись с войсками воеводы Владимира, мы сообща можем выступить на подмогу великому князю Святославу.
— Многие болгары поднялись против Византии, — вступил в разговор один из бояр. — Хватит и нам в Охриде сидеть без настоящего дела, пора перейти от проклятий Империи к вооруженной борьбе с ней. Если мы соединимся с дружинами воеводы Владимира, что сейчас сражаются на перевалах, то сможем зажать ромейские войска на Дунае с двух сторон и разгромить их. Я за союз с Русью и ее князем.
Негромкий дребезжащий, словно надтреснутый колокольчик, смешок заглушил последние слова боярина — это смеялся придворный священник комита Николая. Его маленькое, круглощекое, румяное личико могло бы казаться лицом ребенка, однако узкие, остро смотревшие из-под густых клочковатых бровей глазки были настолько неприятны, что сразу отталкивали от их обладателя.
— Значит, союз с Русью? — вкрадчивым голосом спросил он. — Против кого? Против наших братьев-христиан, исповедующих истинную веру. Поднять меч против веры Христа заодно с язычником киевским князем? К этому нас призываете, воеводы Огнен и Гадж?
— Империя — наш извечный враг, святой отец, — твердо произнес Огнен. — Она хочет отнять у нас, славян, в первую очередь у болгар, землю и свободу. Я зову к союзу с киевским князем не против Христа, а супротив кровожадного ромейского императора недруга Охриды.
— Византийский император такой же христианин, как ты, воевода, — с шипящим присвистом выталкивал из себя слова священник — Вы с ним оба братья по вере. Если император Иоанн был вынужден, явно помимо собственного желания, явиться в Болгарию с мечом, то только для ее спасения от поганых язычников.
— Для спасения? — повысил голос воевода. — Святой отец, разве тебе неизвестно, что ромеи жгут наши города и села, грабят и насилуют, гонят болгар в рабство. После этого ты называешь их нашими братьями-христианами? Так ли себя ведут русы князя Святослава? Им не нужны наши богатства, они не осквернили ни единого нашего храма, не обидели ни одного болгарина, будь он знатный боярин или нищий пастух. Они пришли защитить собственную свободу от наступающей на славян Империи и хотят помочь в этом нам, братьям по крови. Болгары на Дунае давно это поняли и вместе с русичами уже защищают Родину.
Священник с силой ударил богато украшенным посохом в пол, его глаза метнули в Огнена молнии.
— Будь они прокляты, вероотступники! — тонким голосом прокричал он. — Их души покинул свет истинной веры и страх перед судом Божьим, в них вселился дьявол! Да падет проклятие на их головы! Гнев Божий, низвергнись на них!
— Пусть он лучше низвергнется на голову христианина Цимисхия, который явился грабить и убивать своих братьев по вере, — с неприязнью глядя на священника, сказал Огнен. — Но, может, святой отец, тебе жаль его — ты ведь и сам ромей. Что тебе до Болгарии? Она для тебя чужая, отчего тебе, возможно, ближе захватчики-ромеи, нежели поднявшиеся на защиту своей земли болгары? И вовсе не о вере Христовой печешься ты сейчас? Почему молчишь, святой отец?