Солнце слегка золотило края предметов. Солнце, как вино, неповторимое солнце осени, заливало пурпуром все вокруг. Со стороны ущелья раздался цокот копыт. Лошадь рысцой поднималась к сторожке.
Даниэль вышел на порог, поглядел вниз сквозь деревья. Сначала заметил лишь дрожанье папоротников да тень меж стволов. Потом показалась неоседланная лошадь. На ней — белобрысый парень из барака. На секунду Даниэль Корво поколебался: захлопнуть, что ли, дверь да не отзываться на стук? «Не иначе как от старой лисы». Но он не ушел. Неподвижно застыл на пороге, глядя, как подъезжает всадник. Странно: и лошадь и седок померещились ему какими-то голыми, раздетыми. Что-то в них было жалкое, бесприютное. Не объяснишь, в чем дело, но это так. Лошадь с трудом карабкалась в гору. «Не для таких подъемов скотина», — подумал он. Относилось ли это к лошади или к парню, он и сам не знал. Парень был крепкий, но весь какой-то вялый, опустившийся. Ноги болтаются, колотят в бока лошади — без стремян. Обут в черные сандалии, щиколотка обмотана грязным, пыльным бинтом. Вцепился обеими руками в гриву, пригнулся к шее лошади. Волосы торчат ежиком, блестят среди деревьев золотистым мазком. Вероятно, обрили несколько месяцев назад, как и большинство заключенных. Склоненное лицо толком не разглядишь.
Лошадь остановилась у сторожки, парень спрыгнул. Придерживая лошадь за гриву, подошел к Даниэлю. Подпоясан длинной веревкой — один конец даже волочится по земле. Вблизи парень уже не показался таким юным. «Лет двадцать, а то и больше», — подумал Даниэль. Юноша был невысок ростом, а почти безбородое лицо молодило его.
— Добрый день, — поздоровался он. Порылся в кармане, вытащил белый запечатанный конверт и протянул Даниэлю:
— От начальника лагеря.
Даниэль взял конверт. С любопытством взглянул на посыльного.
— Ответа подождешь?
— Да, — ответил парень. И рукой отер вспотевший лоб.
— Заходи, — с непривычным оживлением пригласил Даниэль. — Винцом угощу.
Парень заколебался, потом принял приглашение. Оба вошли в дом.
Внутри сторожка вся была залита теплым, оранжевым светом. В окно вторгались листья буков, отбрасывали на пол прозрачную зеленоватую тень. Даниэль достал из шкафчика фаянсовую кружку.
— Хорошо с вами обращаются? — спросил он, выдавив улыбку.
Хмурое лицо гостя не прояснилось.
— Как видите, — сухо отрезал он.
Даниэль протянул ему полную кружку. Глаза их встретились. «Волчонок. Черствый, без сердца: такому оно ни к чему. Завидую тебе, брат». Даниэль согнал с лица деланную улыбку. Больно нужно! «С такими глазами не мечтают. Не тоскуют. Бесстрашный. Какое, по сути, духовное убожество у этой молодежи!» Парень держал кружку, выжидая.
— А вы? — спросил он.
— Ах, да… Выпью, конечно.
Даниэль взял себе чашку. Небрежно налил сусла до самых краев. Выпили. Парень едва пригубил и поставил кружку на стол.
— В лагере дают вино?
— По воскресеньям. Стаканчик к обеду.
— А кормят хорошо?
— Да.
Парень глядел в окно. Взор его блуждал по вершинам Оса, Нэвы, терялся за Четырьмя Крестами.
— Простите, — неожиданно спросил он. — В какой стороне Франция?
Даниэль чуть заметно вздрогнул. И тоже поглядел в окно, соображая.
— Вон там, примерно…
Он снова полез за сигаретами, совсем позабыв, что они кончились.
— Ах ты черт! Без курева остался. Забыл вчера купить в таверне.
Гость поспешно вытащил из кармана пачку, протянул ему. Даниэль поглядел на него с притворным изумлением.
— Ого, какие поблажки! На строгость режима жаловаться грех!
Парень прикусил губу. Он глядел в одну точку, упрямо, безо всякого выражения.
— Все едино, — сказал он. И покраснел, словно раскаиваясь в неосторожной фразе.
— Да ведь с тобой так хорошо обращаются! С начальником ты прямо на дружеской ноге…
Парень упрямо молчал.
— Первого попавшегося он бы не послал сюда, верно? Понимает, что ты не такой, как большинство, посмышленей. Не загубишь себя из-за ерунды: не из таких, сразу видно.