— Я не виновата!
— Знаю. Я же ничего тебе не говорю. Сегодня я всю ночь и весь день думал. Скверные мысли лезут в голову.
Моника в душе согласилась с ним. «Всегда, когда принимаешься думать, появляются скверные мысли».
Мигель обнял ее за талию и опрокинул на землю. У него было обветренное и очень холодное лицо. Губы тоже были холодные, словно и их коснулась осень.
— Ты замерз, — проговорила она.
Он ничего не ответил. И опять она почувствовала на своих губах его губы: он целовал грубо, почти исступленно. Спиной она ощущала сырую землю и холодную траву, тоже влажную, словно она еще не успела просохнуть после давно прошедшего дождя. Маленький камешек больно резал спину. Высоко среди ветвей, точно метеориты, мелькали крошечные кусочки живого, сверкающего золота.
«Это небо», — подумала она и закрыла глаза.
Мигель приподнялся, но Моника не шелохнулась. Она лежала с закрытыми глазами, будто спала. На душе у нее было тревожно: вся насторожившись, она чутко ощущала малейшее движение воздуха и света, который быстро скользил к верхушкам деревьев. Мигель знал, что она не спит. Конечно, не спит. Он посмотрел на траву, и ему опять стало страшно. Все вокруг было исполнено страха, и он не понимал отчего.
— Моника, — шепотом позвал он.
Она медленно и боязливо, словно ей передался его страх, открыла глаза. Этот страх, казалось, окутал всю землю и далеко вокруг, насколько хватал глаз, укрыл ее плотной дымкой. Они встретились всего четверть часа назад, а оба уже молчали, насторожившись точно звери, вышедшие на охоту.
Мигель обернулся и внимательно посмотрел на Монику.
— Я уже говорил тебе, что много думал.
В быстро сгущающейся темноте ее глаза казались совсем черными. И только в глубине зрачков белыми точками дрожали робкие блики.
— Ты знаешь? Я признаюсь тебе. Я боюсь. Мне трудно объяснить. Нет… Я не того боюсь, что нас могут застать. Это совсем другое…
Моника не шевелилась, голову ее почти скрывали листья папоротника. В короне из этих огромных, иссиня-зеленых, почти черных листьев, лицо ее казалось странным, необыкновенным. Она взглянула на Мигеля, и у него перехватило дыхание. «Я не люблю, когда она так смотрит на меня и молчит. Не знаю, кого она напоминает. Или, может, не напоминает никого, но мне становится не по себе. Плохо ли, хорошо ли все то, что сейчас между нами, но когда она смотрит на меня вот так, мне кажется, что это не кончится добром. Я не знаю, откуда, с какой стороны придет несчастье, но чувствую, что оно придет непременно».
— Это совсем другое, — повторил он. Его голос звучал растерянно. — Я просто боюсь, а чего, не могу даже объяснить.
Моника нащупала его руку. Он вздрогнул, а потом крепко ухватился за нее, словно в безбрежном лесном океане ее рука была для него спасительным якорем.
— Верно, — ответила она. — Я тоже.
— И ты тоже?
— Да, тоже.
Мигель провел рукой по лицу, сжал подбородок.
— Одно я тебе скажу: я здесь не останусь.
Моника опустила веки, и Мигель подумал: «Лучше, когда я не вижу ее глаз».
— Я твердо решил, не останусь здесь на весь срок. Ни за что не останусь. Здесь пахнет мертвечиной. Наверное, я идиот, не надо тебе говорить это. Ладно! Я знаю, ты не предашь меня. Я убегу во Францию. Там у меня есть настоящие друзья. Там живет одна сеньора. Она очень хорошо относилась ко мне и так убивалась, когда меня забрали от нее.
— Она тебя любила…
— Да, очень.
— Наверное, туда трудно добраться.
— Я доберусь, вот увидишь. Только надо все хорошенько обдумать.
Моника приподнялась.
— Я убегу вместе с тобой.
— Ну вот еще! Не болтай! — улыбнулся Мигель. — Потом, когда я буду уже там, посмотрим. А сейчас ты только помешаешь мне.
— Да, — согласилась Моника, — это правда. Только помешаю.
— Ты обиделась?
— Нисколько! Что это тебе пришло в голову? Чего мне обижаться? Ты прав: надо всегда все хорошенько обдумывать.
Мигель медленно, с какой-то странной нежностью поцеловал ее, и страх, владевший ими, стал исчезать.
— Я люблю тебя, потому что ты все можешь понять. Все.
Моника встала и отряхнула с пальто мокрые от выпавшей росы листья.
— Ну, иди, уже пора. Они возвращаются.
— Люсия еще не свистела.
— Все равно. Иди.
Мигель медленно поднялся, полный горестного чувства, которое в последнее время не покидало его.
— Моника, я хотел предупредить тебя.
Она ничего не ответила. «Предупредить? О чем? О чем?» — спрашивал ее какой-то внутренний голос. Сейчас она еще ничего не знала. У нее не было никаких определенных мыслей. И только подсознательное чувство подсказывало ей: «Это может плохо кончиться. Он уйдет. Он все равно уйдет отсюда».