Даниэль ушел еще засветло. Ни с кем не простившись, быстро пересек мостик. В бараке продолжали пить коньяк вперемежку с анисовой водкой. За столом заключенных еще пели песни. (Почти не было разницы между узниками и стражей.) Даниэль вспомнил о сбежавшем парне. Он видел его вчера у реки. Опершись руками о камни, тот смотрел в воду. Даниэль подумал тогда: «Еще один чужой на этом празднике». Захотелось подойти к нему, положить руку на плечо и сказать несколько теплых слов. Но он знал, что парень ответил бы ему: «Иди-ка своей дорогой, ты свободный человек», — и убежал бы, а ему нечего было бы возразить.
Уже совсем стемнело, когда он добрался домой. Машинально налил в кружку сусла, стал пить, чтобы забыться, не думать. Думать было нельзя. Это он хорошо понимал; это звучало в воздухе. Может быть, еще ночью охранники проходили мимо его сторожки. Но не зашли. «Наверное, они уже давно ищут того парня». Он ничего не слышал, потому что рано улегся спать — голова у него стала как огромный нарыв, до нее нельзя было дотронуться. Она и сейчас еще болела, а во рту пересохло. «Какая дурацкая, возмутительная попойка».
Даниэль поставил алюминиевую кастрюльку с водой на огонь. Осторожно собрал с камня размельченный кофе и всыпал его в чашку. Потом оправил кровать и прикрыл ее толстым в больших квадратах одеялом, на котором виднелись инициалы Элиаса Корво.
●
Ветер кружил огромные песчаные тучи. Непрерывно меняя окраску, они становились желтыми, серыми или совсем белесыми. Вихрь швырял в лицо колючий песок. Песок толченым стеклом хрустел на зубах и, хотя на пляже было холодно, горячо звенел в ушах. Буря стонала, словно цимбалы: в ней слышались и отзвуки далекой жестокой битвы, и мягкий шелест птичьих крыльев, и дробный стук о мостовую накрапывающего дождя. Неистовый ветер трепал весеннее утро. Клубы песка поднимались над пляжем (неширокой трехкилометровой полоской), будто во всех уголках его вдруг сразу раскрылись необыкновенные, гигантские, причудливые цветы. Впереди расстилалось море. Свинцовое, неспокойное, оно катило свои волны на берег, освещенный бледными лучами восходящего солнца. Море мрачно дышало — огромное чудище-лакомка неторопливо лизало шершавым языком прибрежный песок. Позади, двести — триста метров от берега, колючая проволока. С утра до вечера рокотало море, завывал ветер. Идти было трудно.