— Взять его вместо собаки? — переспросил Эррера.
Он опять поднес стакан к губам и на этот раз — удивительное дело — выпил коньяк сразу. Движения его стали резкими, почти грубыми. Даниэль не узнавал его.
— Нелепая затея, Даниэль, — проговорил он. — Нет, не советую. Вместо собаки! Это далеко не одно и то же: они вырастают, и тогда с ними не оберешься хлопот… Нет, не стоит, он все равно будет смотреть в лес. Следующий раз, друг, стреляйте. Мы не цирковые укротители, мы — охотники.
Они долго, молча смотрели друг на друга. Наконец Даниэль, махнув рукой в сторону Оса, спросил:
— Все ищут?
— Не убежит, — ответил Эррера. — Не может убежать. Отсюда еще никто не убегал.
Он опять смотрел на пол. Стекла очков блестели в желтоватом свете лампы, и глаз не было видно.
— Мальчишка поступил безрассудно. Жалко, что у него не хватило терпения. Он скоро бы вышел из лагеря, может быть, года, через три… Сами знаете: амнистия, хорошее поведение… Да, безрассудно! Как жалко, что так по-глупому пропала жизнь! У него с собой нож, плохонький кухонный нож да веревка. Больше ничего, и с этим он в горах. Да, эта жизнь погибла. Погибла.
Голос Диего звучал так же, как и в прошлый раз, когда он говорил: «Он погубил меня».
— Конечно, жалко, — кивнул Даниэль. А какой-то голос — он никак не мог с ним совладать — кричал ему: «Открой дверцу, осел, ведь он здесь». Диего снова осторожно наливал свой ужасный пахнущий мылом коньяк. «Какая расточительность», — с усмешкой подумал Даниэль и осушил стакан.
— Дети! — печально продолжал Диего Эррера. — Наши дети. Они могли бы остаться в живых. И вот видите, все-таки…
●
(Ах, если бы вы слышали: не то, что он говорил, но как он это говорил…)
●
— Ну, я пойду, — проговорил Эррера, вставая.
— Подождите, отдохните еще.
— Нет, нет. Я должен быть в лагере. Спасибо, мой друг.
Он направился к двери, вышел. Привязанная к дереву лошадь нетерпеливо переступала ногами. «Он вымокнет, еще схватит простуду», — смутно мелькнуло в голове Даниэля, и он сказал, высунувшись из двери:
— Подождите, как бы по дороге дождь не начался!
— Нет, нет. Большое спасибо, мой друг. Прощайте.
Он легко, словно юноша, вскочил в седло. Даниэль смотрел ему вслед — маленькая жалкая фигурка спускалась к дороге. Даниэль вздрогнул, хотел что-то крикнуть, но сдержался. («Трус. Ты — настоящий трус, Даниэль Корво».) И все-таки сердце наполнилось гордостью.
Удивительно: Диего Эррера забыл на столе свою нелепую бутылку с остатками коньяка.
Мигель услышал, как яростным шквалом налетел дождь. Даже сюда, в тайник, в глубь твердой земли, доносился необузданный, дикий шум воды, непрерывным потоком низвергавшейся на лес. «Проклятый ливень, — подумал он. — Ладно, я от него избавился». В любом положении, можно найти какое-то утешение… «Не раскисать же от всякой напасти». Что ни говори, а неприятностей в его жизни хватало. И то сказать, он всегда выходил победителем. Победителем, что бы там ни случалось. Если разобраться, так больше всего его удручает эта дыра, сырая и темная. Больше всего из того, что было. Потому что о том, что будет, лучше не думать: время само покажет. А сейчас просто невыносимо — торчать, как проклятая крыса, в этой страшной норе. «Хоть бы одну завалящую сигаретку». Даниэль Корво позаботился о еде и о питье, а вот об этом, о самом главном, забыл. «Надо что-нибудь придумать».
А дождь все хлестал землю, словно там, снаружи, ревел разъяренный зверь. И даже здесь, внизу, слышался неясный шорох, странное живое бормотанье. «Все как будто дрожит», — подумал удивленно Мигель. Прислушался: дождь не переставал, кажется, даже усилился, если это вообще возможно. «Прямо надо сказать, моим преследователям не очень-то сладко». Он улыбнулся, представив себе, как чертыхаются и клянут все на свете капрал Пелаес и рядовой Чамосо. «Услужил им дождь».
Он услышал шаги Даниэля Корво — тяжелые ботинки застучали по деревянному полу, из угла в угол. Потом Корво что-то передвинул. «Интересно, который теперь час». Было мучительно от того, что Мигель не мог следить за временем. Когда его встретил лесник, туман закрывал солнце. И он не знал, день сейчас или ночь. «Как странно, кажется, что прошло уже много времени, очень много». Может, он спал. Да, наверное, спал. Вспомнил, что кто-то заходил к леснику, разговаривал. «Видно, охранник или лесник Лукаса Энрикеса…» Хотя очень может быть, и сам начальник. Но эта мысль тяготила, казалась дурным знаком, и он поспешил избавиться от нее: «Нет, этот не мог быть здесь».