Даниэль вышел из дома. Он шел задумавшись, низко опустив голову. «Сегодня волчий день, — вертелась мысль. — Там, наверху, сегодня волки выходят на охоту».
Трава была мокрая, и порой казалось, что земля проваливается под ногами. В полумраке папоротники отливали синеватым, фосфоресцирующим светом. Злой ветер бил прямо в лицо. Заболели глаза.
«Опять иду этой дорогой. Вечно этой дорогой», — думал Даниэль. И действительно, он ходил по ней во сне и наяву. Узкая и крутая, она вилась между деревьями, карабкаясь по обрывистому склону ущелья. «Тут только козам лазить». Он взбирался вверх по тропинке, и постепенно из густого утреннего тумана чудовищным горбом вырастала перед ним черная громада Оса. Даниэль поглядывал на нее — сначала изредка, потом все чаще и чаще, с каким-то странным чувством. «Ос, — твердил он про себя. — Это склон Оса». На многие километры вокруг однообразно чернела чащоба деревьев и кустарников. («А ясным безоблачным летом эти деревья водят хороводы. Густые ветви переплетаются, и солнце едва проникает в круг тонкими золотыми нитями. Листья переливаются зеленью и золотом, а внизу расстилается ковер нежных и влажных трав…») Он не хотел думать. Не хотел думать ни о чем. Он пришел в лес, чтобы умереть спокойно и тихо, без обид и воспоминаний. Да, здесь он окончит свои дни, ни о чем не мечтая, ничего не желая, ни на что не надеясь. Его дыхание болезненно участилось. «Легкие постепенно превращаются в гранит. Тело, глаза — тоже окаменеют». Даниэль остановился, запыхавшись, какое-то предчувствие сжало ему горло и железным обручем сдавило грудь. «Волк! Там, наверху, волк! Его надо убить. Правда, еще не время спускаться им с гор. Но волки здесь голодают. В октябре, иногда даже в сентябре, они появляются у ворот Эгроса. Да! Надо убить его, убить, чтобы больше не слышать этого протяжного голодного воя. Все-таки прежде всего я — Корво, это так, я сам признался себе в этом однажды. Херардо Корво, Элиас Корво, Даниэль Корво… Имена этой земли. Корво — люди этой земли. Они приходят умирать в лес». Даниэль опять зашагал. Его сотрясала дрожь. «Я не встречу его, — твердил он. — Еще не время для волков!»
А день наступал неотвратимо, как установлено навсегда. «И ничто не может задержать его шествия. Даже человек».
Ему не следовало приходить сюда, в горы. Он не думал, что встретит волка, он даже не надеялся напасть на след. Он и в самом деле думал, что не встретит здесь никого, что это просто так, — извечная охотничья страсть. Но еще раньше, намного раньше, чем он достиг пещер, он почуял его. Уловил чутьем раньше, чем сознанием. Что-то стояло в воздухе, отчего по коже вдруг забегали мурашки. А может, это подсказали заросли кустарника, дрожащие капли на последних горящих прозрачных листьях. Он шагал по мертвым листьям, оступился на чем-то скользком. На одно мгновение почувствовал на затылке знакомый холодок. Стиснул зубы, осторожно продолжал двигаться вперед. Волк был там, у края высоких зарослей. Раздвигая папоротник, пробирался меж молодых дубков. Да, это был он. Даниэль спустился немного вниз, к ущелью, чтобы выйти ему навстречу. Должно быть, волк шел на водопой. Даниэль был уверен. Вдруг он увидел его. Он был тут, перед глазами: высокая голова, раскрытая пасть, блестевшая в печальных сумерках слюна. Он был черный и громадный, прекрасный и неподвижный. Глаза его светились. Он замер на месте. На одно мгновение, не больше. Даниэль вскинул ружье.
Странно! Что-то произошло. Что-то такое, отчего его проняла неуемная дрожь. Он опустил ружье. Дымился горячий ствол. Что-то случилось необычное: стрелял не он. То есть: не только он. Это несомненно. Каким-то печальным и беспокойным было эхо, которое от горы к горе несло звук выстрела. Как будто стрелял еще кто-то. Как будто и другой выстрел прорезал тишину, и эхо хрипло вторило ему от скалы к скале. Между тем он был один, совсем один. Виски покрылись потом, колотилось сердце, глаза сверлили свет раннего утра, но кругом ни души. Только эхо, но и оно скоро затерялось где-то вдали.
Он медленно двинулся с места. Подошел. Там лежал волк — пуля угодила точно промеж глаз. Даниэль мог бы гордиться этим выстрелом. Великолепный выстрел. Нет, это был не волчонок: огромный темный самец с еще живыми, покрытыми слюной зубами. Казалось, они вот-вот начнут грызть это утро, которое все росло и ширилось там, наверху, за деревьями. Даниэль тронул волка прикладом, потом опустился на землю. Сидел — ружье между ног — и смотрел на зверя. (Дети боятся волков. Всегда боятся, даже если никогда и не видели их. И городские дети тоже. Слово «волк» внушает страх всем детям мира, на всех языках.) Вокруг все было спокойно. Слева слышался шум воды. По ту сторону ущелья, в серых, зеленых и бронзовых красках просыпался Ос. Вырисовывались черные, плотные, пропитанные тишиной стволы. «Ос, другой склон. Это Ос, другой склон».