Уход Даниэля и Вероники из Энкрусихады, их бегство из царства мертвецов — первый важный шаг на трудном пути к свободе: «…они знали, что уже вышли в путь, что не остановятся. Знали, что их мятеж растет, толкает их, не дает остановиться».
Рабочая Барселона, с которой Даниэль познакомился в своих хождениях по мукам, чрезвычайно расширила его общественный кругозор. Мир окончательно разделился пополам. Даниэль понял, что «будет бороться вместе с теми, кто внизу (может быть, в мире, где дети видят кусочек неба среди крыш и не стыдятся старых, усталых матерей, которых кто-то бьет по ночам, которые топят печку длинной неприютной зимой), он пойдет к забытым. К тем, кого забыли до рождения, еще до первого проступка, до первой несправедливости… Это будет чистая жизнь, обнаженная, без обмана — не такая, как у Энрикесов, у Херардо, у Исабелей. Он не может жить, как те, кто отгораживает свое счастье, свой покой и хлеб от других людей».
Когда фашисты подняли мятеж, Даниэль по зову совести стал солдатом национально-революционной армии. В романе мало говорится о военных действиях, но Матуте хорошо передает ту атмосферу всеобщего подъема, возбуждения, наэлектризованности, которая царила в стане республиканцев, где все дышало надеждой на живительные перемены.
Несмотря на строгости франкистской цензуры, которые вызывают протест даже среди «благонамеренной» буржуазной интеллигенции, Матуте не скрывает своих симпатий к настоящим республиканцам. К таким настоящим республиканцам писательница, несомненно, относит и кузнеца Грасьяно, и рабочего-типографщика Энрике Видаля, и многих других. Эпизодические фигуры «отрицательных республиканцев», вроде Андалусца, папаши Монго, Фернандеса, — это анархисты и анархиствующие элементы, воспитанные в духе крайнего индивидуализма, неорганизованности, преклонения перед стихийностью, самотеком. Матуте правильно подметила, что ядро этих «бесконтрольных» анархистов состояло из деклассированных элементов.
Даниэль Корво, пришедший в стан республиканцев из другого лагеря, не обладавший, естественно, настоящей пролетарской закалкой, а потому легко поддававшийся разнонаправленным влияниям, в том числе и анархистским, не мог понять главной движущей силы национально-освободительной войны. Может быть, именно поэтому в изображении Матуте он и стал похожим на тех республиканцев-анархистов, которые не были способны к длительной, сознательной борьбе с крупными силами врага. Характерная для многих испанских анархистов смена настроения — от героического порыва до полной пассивности, пагубного безверия и откровенной паники — не миновала Даниэля Корво. Вот почему он превратился в усталого, сломленного человека.
Революционный поток увлекает за собой не только чистый золотой песок, но и мусор, который сбивается порой в плавучие островки грязи, только внешним, поверхностным своим движением повторяющие стремительный бег бурливых вод революции. Долорес Ибаррури, указывая, что при всякой революционной встряске со дна общества неизбежно всплывет тина и грязь, подчеркивает вместе с тем, что это «не может служить предлогом для отказа от участия в революционной борьбе под прикрытием удобного, модного среди врагов революции лозунга — „Все люди таковы!“»[3]. Порой этот мотив о «несовершенстве человеческой природы вообще» приобретает у Матуте явно преувеличенное развитие. Но наряду с этим даже излишне натуралистические сцены расправы угнетенных с вечными своими мучителями — священниками, помещиками, лавочниками, сколь бы жестокими они ни казались, не должны заслонить от читателя тех потрясающих по своей эмоциональной силе строк, в которых Матуте объясняет, почему покорность и смирение народа прорываются вдруг неуемной жаждой мести и разрушения.
Страницы, посвященные беднякам Испании, проникнуты жаркой любовью к униженным и оскорбленным. Обаятельный образ потомственной батрачки Танайи с ее неистребимой любовью к родной земле, к детям, своим и чужим, с ее необыкновенной жизнеустойчивостью превращается в символ трудовой Испании, которая способна не только страдать, но и бороться. Недаром пути бунтарей, вроде Андреса, Вероники, юного Даниэля, Моники, так или иначе перекрещиваются с судьбой Танайи. Именно пример ее многострадальной жизни рождает в них протест против зла и несправедливости. Матуте показывает также — и в этом большая заслуга писательницы, — что вся история эгросских тружеников — это не только история бессовестного ограбления тех, кто всегда был солью земли, тех, кому она должна была принадлежать по праву, но и процесс возникновения и роста солидарности обездоленных. Столетия почтительного страха, который испытывали бедняки Эгроса перед своими сеньорами, кончились: «Ненависть врывается в их сердца стадом молодых коней, ненависть яростная и желтая, как пена горной речки».