А какая у нас на сегодня страсть? У нас на сегодня страсть по обнаружению страсти.
У чиновников, конечно. Хотелось бы знать: что еще, кроме казнокрадства, они делают со всей той неистовостью, что отпущена им природой?
Некоторые части утрачивают тонкости от длительного напряжения.
Чувствительность и восприимчивость от этого страдают.
Но стоит только начальству заговорить о грядущем, как умиление, господа, сейчас же возвращает им – тем частям – утраченные было тонкости.
Какими бы философскими принципами, пометами, положениями, воззрениями ни обладал любой крючкотвор, столь цепко расположившийся на наших исконных равнинах и низменностях, в самую пору будет по отношению к нему умеренность в воздаяниях. А то ведь всё жрут и жрут – с лязгом зубов, с чавканьем, сочно, смакуя, утираясь, торопясь, подбирая, похлипывая, похрипывая, похлопывая себя по ляжкам, истекая слюной.
Что касается меня, то я ловлю себя на том, что постоянно делаю ему любезность, прилагая все усилия к тому, чтобы держать его воображение в самом деятельном состоянии.
– Кому ему? – быть может, спросите вы.
– Ему, чиновнику! – отвечу я.
Ведь не было б меня, кто бы вспомнил о нем в самых изысканных выражениях.
Так что будущее свое я вижу в праздности и неге.
И еще в лучах.
В лучах славы, разумеется, что устроят мне следующие поколения русского просвещенного чиновничества.
Тут один повесил у себя на полуразвалившейся даче Государственный флаг. Так его чуть не съели. Приехали, взобрались и сняли так, руками трясущимися, с глазами навыкате, что чуть не пополам порвали. А почему?
А потому что без команды повесил. Вот была бы команда: всем вешать, то ходили бы – и пожарные, и милиция, и налоговая инспекция, и санэпидемстанция – и проверяли бы: хорошо ли висит.
Хочется сделать что-нибудь приятное для власти. Я пока не знаю что, но хочется.
Чего не следует поминать втуне?
Втуне не следует поминать все. Мало ли. При нынешнем положении вещей, стало быть, все время начеку.
Я было был сбит с толку сегодняшними нашими несомненными достижениями в области ума, но потом прежнее настороженное состояние к явлениям обыденности не замедлило проявиться с новыми силами.
Ибо сонмище досадных огорчений на всех поприщах моей прошлой буйной жизни приучило меня к осторожности в осуждении принципов нашего движения вперед, связанных с преждевременной утратой либо изувечением различных органов.
Нет слов для описания радости при виде их радости.
Справка: чиновник – паразит ростом с лошадь.
Предлагаю для начальников сделать специальные прозрачные транспортные развязки.
Этакие рукава из благородного пластика.
И повесить их над дорогами. Тогда можно будет увидеть скрытые части проезжающего начальства.
Это низость! Это, я бы сказал, даже подлость думать о том, что они о нас совсем не думают. Они думают. Ночами. Днем некогда.
Недавно американцы отметили у себя пик цен на бензин. За три доллара почти четыре литра.
На наши деньги у них литр стоит 19,5 рубля. У нас как минимум на рубль дороже.
Так что мы теперь впереди.
Предлагаю объявить общенациональный праздник и назвать его «День Перегона».
Чем меньше жизненного пространства, тем изворотливее ум. Эти на островах живут, они вынуждены умнеть. И умнеют они как минимум пару тысячелетий.
А на больших просторах умнеть совсем не обязательно: изгадим эти просторы – перейдем на следующие.
Лошадиное дерьмо приходит на ум часто. Не то чтобы оно вдохновляет, нет. Просто этот образ, возникающий в воображении при взгляде на некоторые явления и проявления, примиряет тебя с тем, что, подсохнув, они развеются ветром.
– Истинно говорю я Вам, Ваше Высокопревосходительство, истинно говорю, потому что не в силах превозмочь, не смею! Кроме Вас, Ваше Высокопревосходительство, никого не вижу я на этом самом месте, в служении… в Отечестве, во благо. слов нет, слов. да что слова? что они? что? звук пустой, и никакого тебе преображенья. чувства. теснят. не позволяют… а потому разрешите плечико.
– Что?
– Плечико соблаговолите.
– Что?
– Облобызать вам плечико.
И облобызал.
Теперь из преданнейших будет.