Увидев, как, подойдя, мы остановились молча – кто глядя вдаль, в сторону моря, кто – ковыряя носком сапога серый песок – все теми же двумя группами, не смешиваясь, по разные стороны от него, – он сухо перевел взгляд с Вагаскова на офицера, возглавлявшего немецкий отряд, и обратно.
– В сущности мне мало что осталось, – произнес он, – ваши люди уже там и им не нужно никаких речей. И, признаться, я не понимаю, зачем вы взяли сюда этих. От вас требуется лишь то, что положено вождям от века – пожать друг другу руки, обняться и тем подтвердить слияние с братством. Это ни у кого не занимало много времени. Сделайте это и больше от вас ничего не будет нужно.
Легкий ветерок пробежал по песку – пролетев неожиданно низко, он чуть шевельнул сухую ветку, лежавшую к нему боком, и забросил несколько песчинок мне на сапог.
Мельком взглянув на немецкого офицера, словно вовсе не собираясь рассматривать его, а лишь машинально проверяя его присутствие, Вагасков, с легким удивлением посмотрев на Локи, пожал плечами и снова уткнулся взглядом в песок.
– Обняться с ним? Это невозможно.
Мгновенье без выражения Локи смотрел на него.
– Почему?
– Это будет комедией, по крайней мере, для меня. Мы не можем быть в одном братстве.
– Вы, воин, принесший высшую жертву, с другим воином, также принесшим высшую жертву, не желаете быть в одном братстве?
– Нет, хоть дело и не в моем желании. Это невозможно.
На секунду задумавшись и словно отложив на будущее какой-то вопрос, Локи повернулся к германскому офицеру.
– Что скажете вы?
С руками, заложенными за спину, немец мельком взглянул на Вагаскова.
– В каком вы звании?
– Капитан-лейтенант.
– Капитан-лейтенант прав. Примирение, а тем более объятия вряд ли возможны.
– И вы также не станете объяснять почему?
– Боюсь, это утомит вас, да и вообще уведет слишком далеко. Как бы то ни было, все, что делается между нами, – это не вопрос дележа имущества и не ради демонстрации доблести королей. Боюсь, эта война из тех, где воюющих разделяет слишком многое.
Мгновенье Локи смотрел на слегка волнующееся море.
– Вы мне все объяснили.
– Я рад.
– Вряд ли у вас есть повод радоваться. – Локи чуть обернулся к Вагаскову. – И у вас. – Он обвел взглядом всех стоявших полукругом вблизи него. – И у вас у всех. – Он внезапно усмехнулся. – Я не думал вчера, что окажусь так прав. И так быстро прав. Для вас действительно слишком многое и слишком быстро кончится и слишком многое начнется. И совсем не то, о чем я думал вчера. – Он мельком кивнул в сторону тихо шумящего за холмами гульбища. – Все это, разумеется, больше ничего не значит для вас. Я не буду вас томить, я объясню все сразу. Вожди, отказавшиеся от примирения – здесь, на берегу этого моря – тем самым приравнивают себя к богам. Ибо только богам дозволено решать, как и чьей победой кончится война. И обоюдно и твердо отказавшись от примирения – если только вы не пересмотрите своего решения, – вы заявили о своем праве решить исход этой войны самостоятельно, здесь, на берегу – той большой войны, что идет там, внизу, и идет так долго.
Казалось, и Вагаскова, и немецкого офицера на мгновенье охватило какое-то движение – среагировав первым, немец невольно чуть подался вперед, глаза его, казалось, без всякого трепета увлеченно-жестко блеснули.
– Решить поединком?
Почти презрительно Локи усмехнулся.
– Я вовсе не говорил, что вам будет дозволено что-то решить поединком, я сказал лишь, что вы заявили свое право самим решить исход этой войны. – Он посмотрел на бегущие по водной глади серо-черные буруны. – Разумеется поединком. Но правила этого поединка и его оружие выбирать не вам. Да и будет ли сам поединок, решать не вам.
– А что же нам? – неожиданно резко, нетерпеливо спросил Вагасков.
Локи на мгновенье задержал спокойный взгляд на нем.
– А вам доказать свое право на этот поединок. Вам пройти весь тот путь, который ведет к силе, что способна все даровать и все отбирать, к тому единственному, кто может что-то решить и что-то дать из того, что вы попросите – или не дать ничего, или просто не заметить вас – если такова будет его прихоть или его воля.