– Хороший бой? – внезапно по-русски спросил он.
Мгновение Вагасков смотрел на него.
– Да.
– Идите за мной.
Вверх по склону нестройно мы двинулись за ним, человек шагал широко и уверенно, в тот миг, сначала, он показался мне каким-то старостой норвежских рыбаков, живущим, сохраняя традиционный порядок, по старинным обычаям, вдали от цивилизации – по какому-то странному волшебному наитию знающим русский язык – еще десяток шагов вверх по склону – ширь открывшейся равнины впереди, длинные, грубо сколоченные столы, поваленные лавки, костры, люди – в разных одеждах и в разных мундирах, грубых, выцветших и линялых, оружие – заботливо вычищенное и беспорядочно сваленное, непрестанное движение людей, грубое, почти веселое – среди туманной зелени и темных раскидистых деревьев, серые пологи шатров виднелись у чернеющей вдали рощи, дымы костров поднимались к небу.
Свободно бросив взгляд в сторону гульбища, человек резко, круто повернулся к нам.
– Идите к ним, там ваше место. Скоро стемнеет, решать и говорить не время. Завтра я все скажу вам, а вы – мне. Завтра для вас все закончится и все начнется.
Словно что-то заметив, он на мгновенье остановил взгляд на Вагаскове.
– Хотите что-то спросить?
– Да. Откуда вы знаете русский язык?
Отведя взгляд, человек мгновенье бесстрастно, холодно смотрел куда-то в сторону.
– Я не знаю русского языка. Здесь все понимают друг друга.
Повернувшись, он пошел прочь. Повсюду, вокруг, медленно матросы команды в тихом оцепенении шагали туда, к кострам, их спины чернели – вниз, по откосу; мгновенье напряженно глядя им вслед, остановившись, опустив глаза, словно что-то быстро уяснив для себя, Вагасков вдруг коротко обернулся, глядя в землю, не глядя на стоявших рядом.
– Все, кто слышит меня. Что бы ни случилось – сейчас и ночью, завтра с рассветом всем собраться – там, у лодки. Все поняли меня?
– Есть, командир.
Как все, с остальными я сошел на равнину, люди в поношенной, грубой одежде – кругом, за дощатыми столами, шум, крики и что-то грубое, перемешанное на столах; увидев рядом с собой пустое место за столом, я опустился на скамью, седой массивный человек напротив, отложив нож, резко вскинув глаза, мгновенье держал меня под понимающе-тяжелым, казалось, все цепко схватывающим взглядом.
– Сражался на море?
– Да.
– Морского волчонка ни с кем не спутаешь. – Словно чем-то довольный, он поднял на меня глаза снова. – На железных кораблях или на деревянных?
– На железном.
Сидевший рядом, чуть заметно усмехнувшись, смутно посмотрел в сторону.
– Какая разница. Теперь все забудется.
– Какая разница, да… – человек усмехнулся, – те, кто пришел с железных кораблей, все равно сражаются здесь нашим оружием – они не хотят видеть своего. Как-то мне пришлось грести два дня, не сменяясь, а потом сразу махать топором на берегу – и у меня пропал сон. Я ходил, ел, потом наши привели каких-то девок – я помню, как одна сидела на мне и ее груди толкались мне в лицо – я сказал ей, что не сплю три дня, и она засмеялась – теперь ты точно заснешь – но я не заснул – я ходил, ел, рубил для костра сучья, светило солнце, все было как обычно, только всего было как-то много и хотелось, чтобы все это, наконец, исчезло или исчез я сам. А потом я вдруг понял, что то, что только что было со мной, не могло быть, что это был сон, и тогда я успокоился, повернулся на другой бок и уснул по-настоящему. Здесь есть все, что пожелаешь, но с каких-то пор я стал чувствовать, что мне чего-то не хватает. Сначала я думал, что не хватает солнца, но это чушь, мне плевать на него. А потом я понял – мне не хватает настоящей смерти. Чьей-то – а может быть, моей собственной. Так устроен человек – даже когда получит все, что хочет, ему будет чего-то не хватать, и, возможно, именно того, что разрушило и убило бы его. Запомни это, волчонок, и не радуйся слишком тому, что увидишь, потому что рано или поздно это случится с тобой.
Человек рядом, морщась и скучая, отвернулся.
– Брось, далеко не с каждым это случается. Иные машут мечами в свое удовольствие и всем довольны.
– Всем довольны, да. Есть и такие, что довольны. – Человек быстро, пристально посмотрел на меня. – Но не этот. – Он тяжело, хищно прищурившись, усмехнулся. – Этот будет, как я.
– Не верь ему, не верь никому, они лукавы, они пугают тем, что любят, а сами только рады ухватиться за кусок, который им кинули – за эту возможность жить вечно.