Фрэнк с интересом наблюдает за мной, словно охотничий пес.
Я положила снимок на стол.
Остальные фото сделаны с какого-то домашнего видео: контуры смазаны, людей явно снимали в движении. Отпечатаны в убойном отделе: тамошний принтер всегда оставляет полоску поперек верхнего правого угла. Четыре снимка. Четыре увеличенные фотографии лиц, снятых в той же комнате на фоне безвкусных обоев в цветочек. В комнате стоит высокая елка, но без украшений. Она виднеется в углу двух снимков, сделанных накануне Рождества.
— Дэниел Марч, — пояснил Фрэнк. — Обрати внимание, не Дэн и не, Боже упаси, Дэнни. Дэниел. Именно он получил в наследство дом. Единственный ребенок из старой англо-ирландской семьи, сирота. Его дед потерял большую часть денег в биржевых спекуляциях в пятидесятые годы, но кое-что у него осталось, чтобы обеспечить малышу Дэнни небольшой доход. У него стипендия, так что оплачивать учебу ему не надо. Тема его кандидатской — я не шучу! — «Неодушевленный предмет в роли сказителя в эпической поэзии раннего Средневековья».
— Значит, не дурак, — заметила я.
Дэниел был огромным парнем: метр девяносто с гаком, соответственно сложенный, с блестящими черными волосами и квадратной челюстью. Он сидел в старомодном кресле, осторожно вынимая из коробки елочный шар и глядя прямо в объектив. Его одежда — белая рубашка, черные брюки и мягкий серый джемпер — смотрелась изысканно и дорого. Глаза, взятые крупным планом, за стеклами очков без оправы казались серыми и холодными как камень.
— Определенно не дурак. Пожалуй, самый умный из них. За ним тебе придется присматривать повнимательнее.
Я оставила слова Фрэнка без ответа.
— Джастин Мэннеринг, — продолжил он. Джастин обмотался гирляндой елочных огоньков и словно не знал, как из нее выпутаться. Он тоже был высок, но в отличие от Дэниела тощ и напоминал вопреки возрасту пожилого университетского преподавателя: короткие мышиного цвета волосы, уже начинающие редеть, маленькие очки без оправы, вытянутое доброе лицо. — Родом из Белфаста. Его кандидатская посвящена возвышенной и земной любви в литературе эпохи Возрождения. Интересно, что он имеет в виду под «земной». Подозреваю, она стоила бы пару фунтов за минуту. Мать умерла, когда ему было семь лет. Отец повторно женился. У Джастина два сводных брата, и домой он ездит крайне редко. Но папочка — папочка у него адвокат — по-прежнему оплачивает его учебу и каждый месяц присылает деньги. Неплохо, правда?
— Он не виноват, что его родители имеют денежки, — рассеянно отозвалась я.
— При желании, черт возьми, можно бы найти и работу. Лекси давала частные уроки, проверяла контрольные, следила на экзаменах, чтобы народ не списывал. А до этого, пока они не переехали в Гленскехи и регулярно ездить в город стало сложно, работала в кафе. Разве ты не подрабатывала, когда училась в колледже?
— Я работала в баре. Брр, жутко вспомнить. Ни за что бы не взялась за эту подработку, будь у меня выбор. Вряд ли кому-то идет на пользу, если его постоянно щиплют за зад подвыпившие бухгалтеры.
Фрэнк пожал плечами:
— На дух не переношу тех, кому все в мире достается бесплатно. Кстати, вот типичный пример: Рафаэл Хайленд, он же Раф. Самовлюбленный засранец. Папочка — хозяин коммерческого банка, родом из Дублина. В семидесятые переехал в Лондон. Маман — светская львица. Они развелись, когда мальцу было шесть лет, и быстренько сбагрили его в школу-интернат. Интернаты менялись примерно раз в два года, когда папочка поднимался в бизнесе в очередной раз и мог раскошелиться на более солидную школу. Раф живет на денежки своего доверительного фонда. Тема диссертации: «Образы бунтарей в английской драматургии эпохи короля Якова Первого».
Раф возлежал на диване с бокалом вина в руке. На голове колпак Санта-Клауса. Он прекрасно исполнял роль украшения фотокомпозиции. Парень был просто до неприличия красив — той красотой, которая вызывает у большинства юношей навязчивое желание говорить гадости, причем нарочито грубым басом. Того же роста и телосложения, что и Джастин, вот только черты лица более резко очерчены. Весь какой-то золотистый: густые светлые волосы, загорелая кожа, продолговатые глаза оттенка чая со льдом под тяжелыми, полуопущенными веками — он напоминал маску из саркофага какого-нибудь древнеегипетского царя.
— Ух ты! — вырвалось у меня. — Вот уж не думала, что там водятся такие красавчики.
— Если будешь хорошо себя вести, я не стану говорить твоему парню о том, что ты только что сказала. Парень, похоже, бабник еще тот, — отозвался Фрэнк. Впрочем, чего еще от него ждать. — Последняя по счету, но не по значимости: Абигайл Стоун. Можно просто Эбби.
Далеко не красавица — маленького роста, каштановые волосы до плеч, курносый нос, — но было в ее лице, в форме бровей и губ, нечто привлекательное, словно она чему-то удивлялась, отчего так и хотелось взглянуть на нее еще раз. Она сидела перед камином, нанизывая на нитку поп-корн, и при этом искоса смотрела на того, кто ее снимал — по всей видимости, Лекси, — и размытое изображение руки навело меня на мысль, что Эбби только что швырнула в нее пригоршню попкорна.
— С Эбби совершенно другая история, — продолжил Фрэнк. — Она из Дублина. Отец неизвестен. Когда девчонке было десять, мать отдала ее в учреждение социальной опеки. Эбби с отличием окончила школу, поступила в Тринити, прекрасно училась и получила диплом с отличием. Диссертацию пишет на тему «Классовые различия в литературе Викторианской эпохи». Раньше зарабатывала на жизнь уборкой офисных помещений и репетиторством. Теперь ей не нужно платить за квартиру — Дэниел не берет с них денег. Немного зарабатывает консультациями в колледже и помогает своему научному руководителю. Вы с ней поладите.
Даже захваченная врасплох, эта четверка вызывала желание снова и снова ее разглядывать. В какой-то степени тому причиной была светлая, праздничная атмосфера. Казалось, мой нос уловил запах свежей выпечки, а ухо — звуки рождественских песенок на заднем плане. Все четверо так и просились на поздравительную открытку, отчасти из-за того, как были одеты — строго, почти пуритански. На парнях рубашки ослепительной белизны, аккуратно заправленные в брюки. Длинная шерстяная юбка Эбби прикрывает колени. Когда я сама была студенткой, наша одежда смотрелась так, будто ее слишком часто стирали в убогой прачечной самообслуживания дешевым стиральным порошком, что в принципе соответствовало истине. Эти четверо были такие чистые, что становилось даже чуточку страшно. По отдельности каждый смотрелся бы серо и уныло, но вместе взятые… Вместе взятые, они производили иное впечатление: спокойный, невозмутимый взгляд четырех пар глаза делал их похожими на пришельцев иной эпохи, далекой и слегка пугающей. Подобно большинству детективов — и Фрэнк это знал — я никогда не смогла бы отвести глаз от того, что мне не удавалось постичь до конца.
— Интересная компания, — заметила я.
— Странная компания, вот кто они такие, если верить остальным с кафедры английской филологии. Четверо из них познакомились в колледже, сразу как поступили. Дело было без малого семь лет назад. С тех пор они неразлучны. У них нет времени ни для кого другого. Их не слишком любят на факультете — студенты считают, что они чересчур задирают нос. Наша героиня каким-то удивительным образом сумела сойтись с ними сразу, как только поступила в Тринити. С ней пытались знакомиться и другие студенты, но она не проявила к ним ни малейшего интереса. Ее с первого взгляда привлекла именно эта четверка.
Мне было понятно почему — и соответственно вызвало у меня невольную симпатию к ней. Кем бы ни была эта девушка, ее отличал хороший вкус.
— Что ты им сказал?
Фрэнк улыбнулся:
— Когда она дошла до сторожки и потеряла сознание, то из-за шока и переохлаждения впала в состояние гипотермической комы. Пульс существенно замедлился — из чего следует, что любой, кто ее нашел бы, мог посчитать ее мертвой, верно я говорю? — и кровотечение остановилось. По словам Купера, «в клиническом отношении это смехотворно, но вполне может убедить профана, не имеющего медицинских знаний». Что лично меня вполне устраивает. Пока что особой проблемы из-за таких вещей не возникло.