Где-то вдалеке на какой-то миг в доме завыла сигнализация, но ее тотчас кто-то отключил и вновь воцарилась тишина, шипя на меня изо всех углов. К югу, напоминая елочную гирлянду, поблескивали огни пирса. Дальше за ними я на секунду разглядела — или мне это только показалось? — очертания горы Уиклоу: темный силуэт на фоне почти черного неба. Движения по прибрежной автостраде практически не было — лишь изредка пронесется мимо, прорезая фарами тьму, запоздалый автомобиль. Меня тотчас начинали мучить вопросы: что гонит этих людей по пустынной ночной дороге, куда им нужно, о чем они думают, сидя в теплых металлических коконах, кто они, груз каких забот или радостей они несут вместе с собой?
Обычно я не думаю о родителях. О них у меня осталась лишь горстка воспоминаний, и не хотелось бы, чтобы они стирались из памяти, чтобы время сгладило их текстуру, чтобы краски поблекли, оттого что их слишком часто вытаскивают на свет. Когда я все-таки это делаю — а бывает такое крайне редко, — я хочу, чтобы воспоминания вновь поразили меня своей яркостью, так, что дыхание перехватило бы. В ту ночь я, наоборот, разложила их по всему подоконнику словно хрупкие картинки, вырезанные из папиросной бумаги, и пересмотрела все, одну за одной.
Мама, скорее тень, чем человек из плоти и крови, рядом с моей кроваткой — тонкая талия, убранные в конский хвостик локоны, рука на моем лбу, запах, которого я больше ни разу не ощущала за всю жизнь, и голос, напевающий мне колыбельную: «А la Claire fontaine m'en allant promener, j'ai trouve l'eau si belle que je ne m'y suis baignee…» Тогда ей было даже меньше лет, чем мне теперь; она не дожила и до тридцати.
А вот отец, сидит вместе со мной на зеленом холме и учит завязывать шнурки. У него на ногах поношенные коричневые башмаки, руки сильные, на одной небольшой шрам, во рту у меня вкус вишневого мороженого, и мы оба смеемся, потому что я умудрилась вся измазаться.
А вот мы все трое, лежим под пуховым одеялом и смотрим по телевизору мультик. Отец обнял обеих за плечи, голова матери упирается ему в подбородок, мое ухо прижато к его груди, и его смех отдается эхом в моей голове.
А вот мама, красится перед каким-то концертом, а я лежу на их кровати и наблюдаю за ней, накручивая на большой палец одеяло. «А как ты нашла папу?» — спрашиваю я ее, а она улыбается, глядя в зеркало, словно улыбка эта предназначена ее же собственным глазам. «Я расскажу тебе эту историю, когда вырастешь. Когда у тебя самой будет маленькая девочка. Когда-нибудь».
Небо на горизонте начинало сереть, и мне почему-то вдруг жутко захотелось пострелять в тире. Я еще подумала, а не глотнуть ли бренди — глядишь, меня сморит сон, прямо на подоконнике, и тут задребезжал дверной звонок. Вернее, как-то робко звякнул. Я даже подумала, уж не померещилось ли мне.
Это был Сэм. Он не стал вынимать рук из карманов пальто.
— Не хотел тебя будить, — сказал он, — а потом подумал, что ты, наверно, все равно не спишь.
— Не могу уснуть, — призналась я. — Как все прошло?
— Как и следовало ожидать. Они все до единого в шоке. Нас они видеть не могут и не собираются ничего рассказывать.
— Как я и предполагала, — отозвалась я.
— Ну а ты как, нормально?
— Со мной все в порядке, — машинально ответила я.
Сэм обвел взглядом комнату — слишком опрятную: никаких грязных тарелок в мойке, мой футон по-прежнему сложен — и заморгал, словно ему в глаза попал песок.
— Сообщение, которое ты мне прислала… Я передал его Бирну, как только обнаружил на телефоне. Он пообещал держать дом в поле зрения, однако… сама знаешь, что он за человек. Все, что он сделал, — это проехал мимо, когда заступил на ночное дежурство.
У меня за спиной будто выросла чья-то тень, огромная и дрожащая, словно к прыжку изготовилась гигантская кошка.
— Джон Нейлор, — проговорила я. — Что он натворил?
Сэм тыльной стороной ладоней потер глаза.
— Пожарные полагают, дело в бензине. Мы весь дом опечатали пленкой, но… В общем, дверь была взломана, плюс заднее окно, которое выстрелом выбил Дэниел. Так что наш герой легко проник внутрь, и никакая пленка ему не помешала.
Огненный столб на склоне холма. Эбби, Раф и Джастин — поодиночке — в убогих комнатенках для допросов. Дэниел и Лекси на стальных столах в морге.
— Удалось что-нибудь спасти?
— Пока Бирн заметил огонь, пока туда прибыли пожарные… Сама понимаешь, не ближний свет…
— Понимаю, — ответила я.
Почему-то я уже сидела на футоне. План Уайтторн-Хауса впечатался мне в кости, отпечаток перил навечно врезался в ладони, мой позвоночник повторяет изгибы матраса на кровати Лекси. Ступни наизусть знают все неровности и повороты лестничных ступеней, тело превратилось в мерцающую карту потерянного острова сокровищ. То, что начала Лекси, я закончила за нее. Мы с ней вдвоем сровняли Уайтторн-Хаус с землей, превратили его в горстку пепла. Возможно, именно этого она от меня и ждала с самого начала…
— В любом случае, — сказал Сэм, — я подумал, пусть лучше ты узнаешь это от меня, чем от… например, из утренних новостей. Можешь не объяснять мне, какие чувства ты испытывала к дому.
В голосе его не было ни горечи, ни обиды, и все-таки Сэм не вошел в квартиру, не присел на стул. Он по-прежнему стоял в дверях, не сняв пальто.
— А как остальные? — спросила я. — Они в курсе?
На какую-то долю секунды, прежде чем я вспомнила, как они ненавидят меня теперь и как правы в своей ненависти, пришла мысль: «Я должна им сказать. Пусть лучше они узнают все от меня».
— Да, я сказал им. На меня они не так злы, как на Мэки… И я подумал, что будет лучше, если я им скажу. Они… — Сэм покачал головой. Кривая усмешка сказала мне лучше всяких слов, как все прошло. — С ними все будет в порядке, — добавил он. — Не сейчас, так позже.
— У них нет близких. И друзей тоже. Ничего и никого. Где они сейчас?
Сэм вздохнул.
— Под стражей, где еще. Сговор с целью убийства. Хотя это недоказуемо — у нас нет прямых улик, одна надежда, что кто-то проговорится. Завтра, как только их выпустят, им подыщут крышу над головой.
— А этот, как его там? — спросила я. Нет, имя было четко начертано в моей голове, но губы отказывались его произнести. — Тот, кто поджег? Его-то, надеюсь, взяли за задницу?
— Нейлора? Бирн и Догерти отправились на поиски, однако пока нигде его не нашли. Да и вообще, какой смысл за ним гоняться? Он знает холмы как свои пять пальцев. Рано или поздно сам вернется домой. И тогда мы его возьмем, что называется, тепленьким.
— Боже, ну и история, — вздохнула я. В тусклом свете моя квартирка показалась мне мрачным подземным обиталищем. Оно давило тяжким грузом. — Черт ногу сломит.
— Точно, — согласился Сэм. — В общем… — Он пожал плечами, словно не знал, что сказать. Смотрел куда-то мимо меня, в окно, на последние звезды на светлеющем небе. — Лекси с самого начала была еще та девица. Но будем надеяться, что в конце концов все уладится. А пока мне пора. Должен быть на месте уже рано утром, чтобы еще раз допросить этих троих. Хотя, подозреваю, толку не будет никакого. В общем, я решил, что ты должна знать.
— Сэм, — сказала я. Подняться я не могла и только протянула ему руку. Впрочем, даже это движение отняло у меня последние силы. — Останься.
Я заметила, как Сэм прикусил нижнюю губу. Он по-прежнему отказывался смотреть мне в глаза.
— Тебе лучше поспать. Ведь ты наверняка измотана. К тому же меня здесь вообще не должно быть. Правила…
Как сказать ему: «Когда я ждала, что меня вот-вот пристрелят, в моих мыслях был только ты один»?
Я лишь сидела на диване, протянув руку, почти не дыша, и молила Бога, что еще не поздно…
Сэм провел ладонью по губам.
— Я хотел кое-что спросить, — наконец произнес он. — Ты опять вернешься в отдел к Фрэнку?
— Нет, — ответила я. — Только не это! Ни за какие коврижки. С меня хватило одного раза, Сэм.
— Твой начальник Мэки сказал… — Сэм не договорил и с видимым отвращением покачал головой. — Поганец.
— Так что он сказал?
— Да все то же дерьмо, что и всегда. — Сэм плюхнулся на диван как кукла, которой вдруг перерезали веревочки. — Секретный агент — на всю жизнь секретный агент. Мол, ты вернешься, потому что вошла во вкус. Что-то типа того. Я не мог… мне и без того было лихо эти последние недели, Кэсси. Вернись ты к прежней работе, и я не знаю, что делал бы.