— Просто это место первым попалось мне на глаза, когда срочно потребовалась крыша над головой. Когда нас выпустили, общество помощи пострадавшим нашло для нас жуткий пансион в Саммерхилле. Но у нас не было денег. Почти всю наличность мы держали в общей копилке — сама знаешь, — и она сгорела при пожаре. К тому же хозяйка требовала, чтобы мы вставали не позже десяти утра и возвращались не позднее десяти вечера. Я проводила весь день в библиотеке, глядя в пространство, а ночи напролет просиживала одна у себя в комнате. Мы трое почти не разговаривали друг с другом. Так что при первой возможности я оттуда слиняла. А теперь, когда мы продали наши доли, логичнее всего было вложить деньги в покупку квартиры, но тогда мне нужно было найти работу, чтобы платить по закладной. Пока я не закончила диссертацию… нет, все не так просто. После случившегося мне почему-то с трудом дается принимать решения. Если застряну здесь надолго, квартплата съест все, что у меня есть, и тогда вообще не придется принимать никаких решений.
— То есть ты по-прежнему в Тринити?
Почему-то мне хотелось кричать. Ну что за странный, обрывочный разговор! Ведь я еще недавно танцевала под ее пение, еще недавно мы вместе сидели на моей кровати, ели шоколадное печенье и делились впечатлениями о самом неудачном поцелуе. Хотя имела ли я на все это право? Могла ли я пробить разделявшую нас стену, достучаться до нее?
— Да, я снова там. Хотелось бы закончить.
— А как Раф и Джастин?
Эбби захлопнула дверцы стенного шкафа и пробежала пальцами по волосам — господи, я видела этот жест как минимум тысячу раз.
— Не знаю, что мне с тобой делать, — произнесла она ни с того ни с сего. — Ты задаешь мне вопросы, и часть меня хочет посвятить тебя во все подробности, в то время как вторая готова выцарапать тебе глаза за то, через что мы из-за тебя прошли, а ведь мы по идее были твоими лучшими друзьями. А еще у меня так и чешется язык сказать тебе: не твое собачье дело, легавая ищейка, не смей даже произносить их имен. Я не могу… Я не знаю, как с тобой разговаривать. Не знаю даже, как на тебя смотреть. Чего ты хочешь?
Еще пара секунд — и она вышвырнет меня отсюда.
— Я принесла вот это, — поспешила сказать я и извлекла из сумки фотокопии. — Тебе известно, что Лекси жила под фальшивым именем?
Эбби сложила на груди руки и с каменным лицом пристально следила за мной.
— Один из твоих приятелей сказал нам. Как его там… тот самый, что наседал на нас с самого начала. Коренастый блондин. У него еще сильный гэлуэйский акцент.
— Сэм О'Нил, — сказала я.
Теперь я открыто носила подаренное им кольцо — пересуды, от сочувственных до откровенно стервозных, более-менее улеглись. Убойный отдел — не знаю, что такое на них нашло, — даже подарил нам по случаю помолвки серебряное блюдо. Что до Эбби, вряд ли она могла сделать из этого факта какие-то выводы.
— Точно. Он. С самого начала пытался припереть нас к стенке, чтобы мы выложили ему все как на духу. И?
— Мы проследили ее передвижения, — сказала я, протягивая ей фотокопии.
Эбби взяла их и быстро пролистала. Я отметила про себя поразительную точность ее движений.
— Что это?
— Места, где она жила. Имена, которыми пользовалась. Фотоснимки. Показания свидетелей. — Эбби по-прежнему смотрела на меня так, словно была готова вот-вот залепить мне пощечину. — Я думала, тебе будет интересно. Можешь оставить, если хочешь.
Эбби бросила листки на стол и, вернувшись к сумкам, принялась перегружать покупки в холодильник: картонка молока, пластиковый стаканчик с шоколадным муссом.
— Зачем? Все, что я хотела знать про Лекси, я уже знаю.
— Это могло бы кое-что объяснить. Например, зачем ей понадобилось делать то, что она сделала. Возможно, ты бы предпочла не знать, но…
Эбби резко выпрямилась, оставив открытым холодильник.
— Что ты вообще понимаешь? Ты ведь никогда не встречалась с Лекси! Да мне глубоко наплевать, под какими именами она жила, за кого и где себя выдавала. Какая разница?! Я знала ее! Я жила вместе с ней! И это было не притворство. Ты как папаша Рафа с его вечным занудством про реальный мир. Наш мир был для нас реальным. Куда более реальным, чем этот.
Эбби гордо вскинула подбородок, словно бросая мне вызов.
— Я не это имею в виду, — сказала я. — Просто мне не верится, что она хотела сделать вам больно, любому из вас четверых. Такое не в ее духе.
Еще мгновение, и из нее словно выпустили воздух. Эбби поникла прямо на глазах.
— То же самое ты сказала и в тот день. Что ты — вернее, она — просто запаниковала. Из-за ребенка.
— Я верила в то, что говорю. Да и сейчас верю.
— Я тоже, — вздохнула Эбби. — Я ведь только потому пустила тебя в дом.
Она что-то решительно засунула в холодильник и захлопнула дверцу.
— Раф и Джастин… может, им будет интересно?
Эбби скатала пластиковые пакеты и сунула их в еще один, что болтался на спинке стула.
— Раф в Лондоне. Уехал тотчас, как только ваш брат легавый оставил нас в покое. Отец подыскал ему работу — не знаю, какую именно, что-то связанное с финансами. Совершенно не по его части, и он наверняка что-нибудь уже запорол. Но его вряд ли вытурят — не захотят портить отношения с папашей.
— Вот бедняга! — вырвалось у меня.
Эбби пожала плечами и одарила меня быстрым взглядом — впрочем, я не поняла, что за ним кроется.
— Мы редко общаемся. Я звонила ему пару раз, — надо было уточнить кое-что по поводу продажи. Правда, ему все до лампочки. Мол, я могу делать все, что считаю нужным, потом просто пришлю ему готовые бумажки, чтобы он поставил подпись. Но я все равно звонила, на всякий случай. Обычно я звонила вечером, и было похоже, что он в каком-нибудь пабе или ночном клубе — громкая музыка, чьи-то голоса. Его там называют Раффи. Он всегда на три четверти пьян, что, думаю, тебя не слишком удивляет, однако впечатление несчастного он на меня не произвел. Если, конечно, тебе от этого легче.
Раф в лунном свете, улыбается, искоса поглядывая на меня. Я ощущаю на своей щеке его теплые пальцы. Раф и Лекси — меня до сих пор не оставляет подозрение по поводу той беседки.
— А как Джастин?
— Подался на север. Поначалу хотел остаться в Тринити, но не смог. Не только из-за косых взглядов и перешептываний, хотя и это его порядком достало, а потому… что все уже было другим. Пару раз в читальном зале я слышала, как он шмыгает носом. Однажды решил пойти в библиотеку, но так и не смог себя заставить: с ним у всех на виду прямо посреди гуманитарного корпуса случился приступ паники. Пришлось увозить на «скорой».
Эбби взяла монетку с аккуратной стопки на холодильнике, вставила ее в электрический счетчик и повернула рубильник.
— Я с ним разговаривала пару раз. Он преподает английский в школе для мальчиков, заменяет учительницу, которая ушла в декретный отпуск. По его словам, ученики в этой школе — избалованные родителями чудовища. Почти каждое утро они пишут на доске фразу «Мистер Мэннеринг пидор», но по крайней мере это место тихое — расположено за городом, а остальные учителя не обращают на него внимания. Сомневаюсь, что им с Рафом все это было бы интересно. — Она мотнула головой в сторону стола. — Я ничего не буду им показывать. Если тебе хочется с ними пообщаться, твое личное дело. Но предупреждаю, вряд ли они будут на седьмом небе от счастья, когда увидят тебя.
— Отлично их понимаю, — ответила я и, подойдя к столу, сложила распечатки в аккуратную стопку. За окном виднелся заросший сорняками сад, заваленный разного рода мусором — яркими обертками от чипсов, пустыми бутылками.
— Ты ведь знаешь, мы все до конца наших дней будем тебя ненавидеть, — произнесла Эбби за моей спиной ровным, безучастным тоном.
Я не стала оборачиваться. Хотела я того или нет, в этой каморке даже мое лицо продолжало оставаться оружием, острым лезвием, отделявшим ее от меня. И ей было легче говорить, не видя его.
— Знаю.
— Если ты ищешь чего-то вроде отпущения грехов, ты не туда пришла.