– Пока не стоит, – заметил Вандузлер.
Александра сдвинула брови, выпятила подбородок.
– Так вот до чего дошло? Мне хотят предъявить обвинение? – спросила она тихо, чтобы не пугать Кирилла.
– Скажем, Легенек в дурном расположении духа. Никуда не уезжайте. Флигель, школа, «Бочка», сквер – ни шагу в сторону.
Александра нахмурилась. Марк подумал, как она не любит, когда ей приказывают, и на миг она напомнила ему деда. Она способна сделать все наоборот просто назло Вандузлеру.
К ним подошла Жюльет, чтобы убрать со стола, Марк расцеловался с ней. В трех словах рассказал ей о Дурдане. С него было довольно папки за семьдесят восьмой год, она только все запутала, не внеся никакой ясности. Александра одевала Кирилла, чтобы отвести его обратно в школу, когда в «Бочку», громко хлопнув дверью, влетел задыхающийся Люсьен. Похоже, не заметив даже, что Александра уходит, он занял ее место и потребовал у Матиаса большой бокал вина.
– Не волнуйся, – сказал Марк Жюльет. – Он болен Первой мировой. Она то накатывает на него, то проходит, то снова накатывает. Мы уже привыкли.
– Дурень, – выдохнул Люсьен.
По его тону Марк понял, что ошибается. Первая мировая тут не при чем. На лице Люсьена не было выражения блаженства, которое означало бы, что военные дневники солдата-крестьянина найдены. Он был встревожен и взмок от пота. Галстук у него сбился набок, а на лбу выступили красные пятна. Еще не отдышавшись, Люсьен окинул взглядом обедавших в «Бочке» посетителей и знаком попросил Вандузлера и Марка наклониться поближе.
– Сегодня утром, – начал Люсьен, все еще прерывисто дыша, – я позвонил Рене де Фремонвилю домой. Но он сменил номер. Я поехал к нему без звонка.
Прежде чем продолжать, Люсьен сделал большой глоток красного вина.
– Дома была его жена. Р. де Фремонвиль – это и есть его жена, Рашель, дама лет семидесяти. Я спросил, могу ли увидеть ее мужа. И попал впросак. Держись, Марк: Фремонвиль давным-давно умер.
– Ну и что? – сказал Марк.
– Он был убит, старик. Бабах – ему всадили две пули в голову сентябрьским вечером семьдесят девятого года. А главное, не только ему. С ним был его старый приятель Даниэль Домпьер. Бабах – и ему две пули. Оба критика застрелены.
– Дерьмо, – сказал Марк.
– И не говори, потому что при последовавшем переезде мои военные дневники улетучились. Жене Фремонвиля было не до них. Она не представляет себе, куда они запропастились.
– Так солдат все-таки был крестьянином? – спросил Марк.
Люсьен удивленно взглянул на него.
– Тебе сейчас это интересно?
– Нет. Но я уже проникся.
– Представь себе, да, – оживился Люсьен, – он был крестьянином. Подумать только! Разве это не чудо? Если бы…
– Про военные дневники пропусти, – приказал Вандузлер. – Рассказывай дальше. Велось расследование?
– Конечно, – сказал Люсьен. – Разузнать об этом было нелегко. Рашель де Фремонвиль избегала разговора на эту тему. Но я проявил чудеса ловкости и убедительности. Фремонвиль снабжал кокаином парижских театралов. Его приятель Домпьер, полагаю, тоже. Полицейские нашли целый склад кокаина под паркетом в доме Фремонвиля, там обоих критиков и укокошили. Следствие пришло к заключению о сведении счетов между крупными дилерами. Вина Фремонвиля не вызывала сомнений, но улики против Домпьера были шаткими. У него нашли лишь несколько пакетиков коки за каминной плиткой.
Люсьен допил свой бокал и попросил у Матиаса еще вина. Вместо этого Матиас принес ему рагу из телятины.
– Ешь, – сказал он.
Люсьен взглянул в решительное лицо Матиаса и принялся за рагу.
– Рашель мне сказала, что Домпьер-сын, то есть Кристоф, отказывался верить, что его отец может быть замешан в чем-то подобном. Мать и сын тогда крепко поцапались с полицией, но ничего не добились. Расследование двойного убийства было закрыто как дело о торговле наркотиками. Убийцу так и не нашли.
Люсьен постепенно успокаивался. Дыхание его становилось ровным. Вандузлер принял свой облик полицейского: угрожающий нос, глаза, глубоко ушедшие под брови. Он поедал хлеб из принесенной Матиасом корзинки.
– В любом случае, – сказал Марк, судорожно пытавшийся собраться с мыслями, – к нашему делу это не имеет никакого отношения. Критиков укокошили больше чем через год после представления «Электры». Да еще и наркотики. Надо полагать, полицейские знали, о чем говорили.
– Не валяй дурака, Марк, – нетерпеливо вмешался Люсьен. – Молодой Кристоф Домпьер им не поверил. Думаешь, он был ослеплен сыновней любовью? Может быть. Но спустя пятнадцать лет, когда убили Софию, он опять появляется и ищет новый след. Помнишь, как он говорил о своей «ничтожной маленькой вере»?
– Если пятнадцать лет назад он ошибался, – сказал Марк, – то мог ошибаться и три дня назад.
– Но тогда бы его не убили, – возразил Вандузлер. – Тех, кто ошибается, не убивают. Убивают тех, кто оказался прав.
Люсьен кивнул и широким движением собрал с тарелки соус. Марк вздохнул. Кажется, в последнее время он стал медленно соображать, и это ему не нравилось.
– Домпьер оказался прав, – подхватил Люсьен. – Так что и пятнадцать лет назад он не ошибся.
– Прав в чем?
– В том, что на Софию напал статист. И если тебя интересует мое мнение, его отец знал, кто именно, и сказал ему. Может быть, он с ним столкнулся, когда тот выбегал из уборной с маской в руках. Вот почему на следующий день этот статист не явился на представление. Он боялся, что его узнали. Должно быть, Кристоф знал только, что его отцу было известно, кто именно напал на Софию. И что в отличие от Фремонвиля Даниэль Домпьер никогда не торговал кокаином. Три пакетика за каминной плиткой – не маловато ли для наркодилера? Сын обо всем рассказал полицейским. Но театральное происшествие, случившееся больше года назад, полицию не заинтересовало. Делом занималась бригада по борьбе с наркотиками, и нападение на Софию ничего для них не значило. Тогда Домпьеру-сыну пришлось отступиться. Но когда убили Софию, он вновь закусил удила. Для него дело не было закрыто. Он всегда верил, что его отца и Фремонвиля убили не из-за кокаина, а потому что по воле случая они вновь столкнулись с насильником, напавшим на Софию. И тот их застрелил, чтобы они не проболтались. Надо думать, для него это было чертовски важно.
– Твоя история не выдерживает критики, – возразил Марк. – Почему тот тип не убил их сразу?
– Потому что у типа наверняка было сценическое имя. Если тебя зовут Роже Буден, ты захочешь сменить имя хотя бы на Франка Дельнера или на другое имя, которое нравится постановщику. Так что тип укрылся за псевдонимом и жил спокойно. Кто догадается, что Франк Дельнер – это Роже Буден?
– И при чем тут его дерьмовый псевдоним?
– Ты сегодня нервный, Марк. Представь себе, что больше чем через год тип сталкивается с Дом-пьером, но уже под своим настоящим именем! Выбора нет, и он убирает их обоих, Домпьера и его приятеля, наверняка посвященного в тайну. Он знает, что Фремонвиль дилер, и для него это очень кстати. Он подкидывает Домпьеру три пакетика кокаина, полиция заглатывает наживку, и дело передают в отдел по борьбе с наркотиками.
– А зачем твоему Будену-Дельнеру четырнадцать лет спустя убивать Софию, раз София его не опознала?
Раскрасневшийся Люсьен нырнул в пластиковый пакет, положенный им на стул.
– Постой, старина,
Порывшись секунду в ворохе бумаг, он выудил из него стянутый резинкой рулон. Вандузлер смотрел на него, не скрывая своего восхищения. Люсь-ену выпал счастливый случай, но Люсьен этот случай ловко заарканил.
– В общем, я был совершенно сбит с толку, – сказал Люсьен. – Дама Рашель, впрочем, тоже. Она разволновалась, роясь в воспоминаниях. Об убийстве Кристофа Домпьера она не знала, и, сам понимаешь, я ей ничего не сказал. В десять часов, чтобы взбодриться, мы решили выпить по чашечке кофе. И потом, это все очень мило, но я по-прежнему думал о своих военных дневниках. По-человечески ты должен меня понять.