Он подвинулся, чтобы переставить свою корзину в тень, и тем самым приблизился к Восточному фронту. Проклятье, почему это пришло ему в голову? Надо было всего лишь стеречь, не появится ли соседка слева, и заняться рыбой для троих копателей траншеи. Да, ему случалось наломать дров. С кем не бывает? Ладно, он часто поступал как последний засранец. Особенно с ней и ее близнецами, бросил их в один миг, без зазрения совести. Близнецам было по три года. А ведь он дорожил Люси. Даже обещал, что останется с ней навсегда. Но не остался. Смотрел, как они уходят вдаль по перрону. Вандузлер вздохнул. Медленно поднял голову, отбросил назад волосы. Теперь мальчишкам должно быть по двадцать четыре. Где-то они сейчас? Ну и дерьмо. Свинство. Далеко, близко? А она? Нечего и думать об этом. Какая разница? Любовь, как сорная трава, растет повсюду, нужно лишь нагнуться, чтобы сорвать любую. Не все ли равно? Вранье, будто одна любовь может быть лучше других, вранье. Вандузлер поднялся, взял свою корзинку и подошел к саду Жюльет, соседки с Востока. По-прежнему никого. А не заглянуть ли ему подальше? По его сведениям, она держит ресторанчик «Бочка» через две улицы отсюда. Вандузлер отлично умел готовить рыбу, но ведь спросить рецепт ничего не стоит. Что он теряет?
10
Три землекопа были вымотаны до такой степени, что поедали рыбу, даже не замечая, что это каменный окунь.
– Пусто! – сказал Марк, наливая себе вина. – Совершенно пусто! Невероятно. Мы уже закапываем яму. Вечером закончим.
– А чего ты ждал? – спросил Матиас. – Думал, там труп? Ты всерьез этого ждал?
– Ну, чем больше я думал…
– Вот и нечего было думать. Мы и так достаточно думаем, сами того не желая. Под деревом ничего нет, вот и все.
– Точно? – спросил Вандузлер приглушенным голосом.
Марк поднял голову. Он знал этот приглушенный голос. Значит, крестный снова думал, о чем не следовало, раз ему не по себе.
– Точно, – ответил Матиас. – Тот, кто посадил дерево, вырыл не слишком глубокую яму. В семидесяти сантиметрах от поверхности почва осталась нетронутой. Нечто вроде культурного слоя конца восемнадцатого века, как и сам дом.
Матиас вынул из кармана забитый землей обломок трубки из белой глины и положил его на стол. Конец восемнадцатого века.
– Вот, – сказал он, – для любителей. София Симеонидис может теперь спать спокойно. А ее муж бровью не повел, когда мы сказали, что будем копать у него в саду. Спокойный человек.
– Возможно, – сказал Вандузлер. – Но в конечном счете это не объясняет появления дерева.
– Вот именно, – подхватил Марк. – Не объясняет.
– Да плевать на дерево, – возразил Люсьен. – Может быть, его посадили на спор или что-нибудь в этом роде. У нас есть тридцать тысяч франков, и все довольны. Закапываем яму, а в девять часов вечера ложимся спать. Отход на тыловые позиции. Я смертельно устал.
– Нет, – сказал Вандузлер. – Сегодня вечером мы выходим в свет.
– Комиссар, – сказал Матиас, – Люсьен прав, мы выдохлись. Выходите сами, если хотите, но мы пойдем спать.
– Придется сделать усилие, святой Матфей.
– Меня зовут не святой Матфей, черт возьми!
– Конечно, – согласился Вандузлер, пожимая плечами, – ну и что с того? Матфей, Матиас… Люсьен, Лука… что так, что эдак. А мне приятно. На старости лет я окружен евангелистами. Где же четвертый? Да нигде. Что же получается?… Машина о трех колесах, телега о трех лошадях. Правда забавно.
– Забавно? Потому что она опрокинется в канаву? – спросил Марк раздраженно.
– Нет, – сказал Вандузлер. – Потому что она никогда не едет туда, куда хочется, туда, куда нужно. Она непредсказуема. Вот что забавно. Не так ли, святой Матфей?
– Как вам угодно, – вздохнул Матиас, стискивая руки. – Во всяком случае, я не превращусь от этого в ангела.
– Прости, – сказал Вандузлер, – а что общего у евангелиста с ангелом? Но хватит об этом. Вечером у соседки будет дружеская вечеринка. У восточной соседки. Похоже, она частенько устраивает вечеринки. Любит повеселиться. Я принял приглашение и сказал, что мы придем вчетвером.
– Дружеская вечеринка? – возмутился Люсь-ен. – Ни за что. Бумажные стаканчики, кислое белое вино и картонные тарелки, полные всякой соленой ерунды. Ни за что. Даже сидя в дерьме, слышите меня, комиссар, и особенно сидя в дерьме, – ни за что. Даже на вашей хромой колеснице о трех лошадях – ни за что. Либо роскошный прием, либо ничего. Либо дерьмо, либо величие, и никаких компромиссов, никаких переходов. Никакой золотой середины. В золотой середине я теряюсь и впадаю в тоску.
– Это не у нее дома, – сказал Вандузлер. – У нее есть ресторан «Бочка» здесь неподалеку. Ей приятно угостить вас стаканчиком. Что тут плохого? Эта Жюльет с Востока стоит того, чтобы на нее взглянуть, а ее брат служит в издательстве. Может и пригодиться. А главное, там будет София Симеонидис с мужем. Они всегда приходят. И мне интересно на них посмотреть.
– София дружна с соседкой?
– Очень.
– Смычка между Восточным и Западным фронтом, – объявил Люсьен. – Мы рискуем попасть в клещи, нужен прорыв. Черт с ними, со стаканчиками.
– Вечером решим, – сказал Марк, которого утомляли изменчивые и настойчивые желания крестного. Чего добивается старина Вандузлер? Хочет отвлечься от своих мыслей? Или начать расследование? Да ведь оно закончилось, так и не начавшись.
– Тебе же сказали, что под деревом ничего нет, – напомнил Марк. – Забудь ты про эту вечеринку.
– Не вижу никакой связи, – сказал Вандузлер.
– Прости, но ты отлично ее видишь. Тебе хочется искать. Что угодно и где угодно, лишь бы искать.
– Ну и что?
– А то, что не выдумывай то, чего нет, только потому, что потерял то, что есть. Мы пошли закапывать.
11
Как бы то ни было, но в девять вечера Вандузлер увидел, как евангелисты пришли в «Бочку». Закопав траншею и переодевшись, они явились туда улыбающиеся и причесанные. «Записались добровольцами», – шепнул Люсьен на ухо комиссару. Жюльет приготовила ужин на двадцать пять персон и закрыла ресторан для публики. На самом деле вечеринка удалась: Жюльет, расхаживая между столиками, сказала Вандузлеру, что все три его племянника совсем недурны собой, а тот передал сообщение, приукрасив его. Что немедленно заставило Люсьена переменить мнение обо всем происходящем, Марк оценил комплимент, как, вероятно, и Матиас, хотя он хранил молчание.
Вандузлер объяснял Жюльет, что только один из трех – его племянник, тот, что в черном с золотом и серебром, но Жюльет не интересовали технические и семейные подробности. Она была из тех женщин, что смеются прежде, чем узнают конец истории. Так что смеялась она часто, и это нравилось Матиасу. Чудесный смех. Она напоминала ему его старшую сестру. Она помогала официанту разносить блюда и редко сидела на месте, скорее по природной склонности, чем по необходимости. София Симеонидис, напротив, была сама степенность. Изредка она поглядывала на троих землекопов и улыбалась. Рядом с ней восседал ее муж. Взгляд Вандузлера задержался на нем, и Марк пытался понять, что он, собственно, надеялся обнаружить. Вандузлер часто притворялся. Делал вид, будто что-то нашел. Привычка полицейского.
Матиас наблюдал за Жюльет. Время от времени она о чем-то перешептывалась с Софией. Казалось, обе они прекрасно проводят время. Люсьену вдруг захотелось узнать, без всякой цели, есть ли у Жюльет друг, спутник жизни или кто-нибудь в этом роде. Поскольку он пил много вина, снискавшего его милость, ему показалось, что проще всего задать этот вопрос напрямик. Что он и сделал. И рассмешил Жюльет, которая сказала, что и сама не знает, как эта участь ее миновала. Так или иначе, но она одна-одинешенька. И это ее веселило. Легкий характер, подумал Марк, и позавидовал ей. Хотел бы и он так уметь. Он так не умел, но зато понял, что своим названием ресторан обязан форме двери, ведущей в подвал: ее каменные косяки были выгнутыми, чтобы пропускать большие бочки. Музейный экземпляр. Тысяча семьсот тридцать второй год, если верить дате, вырезанной на перекрытии. Интересно было бы заглянуть и в сам подвал. Если наступление на Восточном фронте не захлебнется, ему еще представится такой случай.