***
Мы услышали, как подъехала машина. В дверях появилась медсестра с чайником, белым хлебом и банкой сметаны:
– Вот, Георгий Николаевич, все что было! Сметана, конечно не первой свежести, но другой, к сожалению, нет.
Отец отрезал нам по кусочку хлеба, налил по пол стакана сметаны и предупредил маму, что есть нужно помаленьку, иначе можно умереть.
В дом зашел шофер:
– Чай у тебя есть? – спросил у него отец.
– Есть, Георгий Николаевич!
Он принес нам большие пачки чая, оставил мясные консервы.
– Завтра я вам еще привезу еды: будет первое, второе и компот – уходя, сказал отец.
Уже с самого утра нам привезли котлеты с рисом, суп, белый хлеб. Хозяева тоже собрали на стол: накрутили фарш, налепили пельменей, угостили медсестру, передали Георгию Николаевичу. Они совершенно на него не обижались, совесть взяла верх над самолюбием.
Примерно через неделю к нам привезли отца, мама каждое утро и каждый вечер распаривала ему руки в тазике, чтобы выходили осколки, после чего обильно смазывала их какой-то мазью. Вот так весь январь 1942 года отец и выпаривал осколки. Хозяева выделили комнату: поставили кровать отцу с мамой, мне тоже нашли кроватку. Валька быстро шел на поправку, угроза миновала.
Вскоре отцу привезли предписание – прибыть в Сталинабад6, вместе с предписанием были все необходимые документы на него и семью. Поэтому уже на следующий день мы отправились поездом к месту назначения.
В Сталинабаде первое время отец был назначен комендантом города, а затем он возглавил полк подготовки резерва на фронт: учил солдат верховой езде и владению оружием: саблей и карабином. Там на границе все ездили на лошадях, отец отлично владел этим навыком.
В апреле 1942 родился мой младший брат Владимир. Он был недоношенным, семимесячным, очень слабеньким, маленький, как щенок. Мама обкладывала его ватой в кроватке, так как он постоянно замерзал. Выходили малыша.
Примерно в июле 1942 года, отца перевели в управление пограничных войск. Так на границе, в Сталинабаде, мы прожили почти год, а ближе к концу 1942 года, отца направили в поселок Пархар, который находился на Афганской границе – принять Пархаровский погранотряд, куда мы прибыли уже в 1943 году.
Обстановка в Пархаре была очень сложной, с афганской стороны происходило очень много нарушений нашей границы. Отряду в управление был передан самолет Р-5, на котором отец вместе с пилотом ежедневно совершал облет вдоль линии границы по реке Пяндж: проверял так называемые «секреты». Работы проводились на малой высоте. Отец часто брал меня с собой, и в небе над Афганской границей во мне зародилась любовь к полетам, что в дальнейшем и определило мой выбор профессии. Можно сказать, что вся моя жизнь в Пархаре была проведена в небе. Ради того, чтобы пилоты взяли меня с собой, я каждый раз отмывал самолет от налипших кузнечиков, которые усеивали всю взлетно-посадочную полосу, и при заходе самолета на посадку, забрызгивали своими взорвавшимися внутренностями все днище. Кузнечики были жирные, маслянистые, отмывались тяжело, но ради полета я был готов часами до блеска надраивать фюзеляж. Со временем ко мне присоединился еще один мальчишка. Когда пилот подавал знак, чтобы мы бежали в самолет, нашему счастью не было предела, нас не останавливало даже то, что, когда машина забиралась на высоту 2 тысячи метров, в кабине становилось жутко холодно, а мы сидели в майках и трусах – тряслись. Ради полетов мы даже прогуливали уроки.
Отец любил ездить на охоту и обязательно брал меня с собой. Устраивали засаду на кабанов, всегда выбирали себе особей покрупнее. Часть мяса от охоты отец оставлял нам, а остальное сдавал на кухню, для солдат. Иногда с охоты мы привозили оленей, горных козлов, фазанов. Вся застава ждала его с нетерпением: ребята знали, что раз отец поехал охотиться, то обязательно привезет что-нибудь вкусное, он никогда не возвращался с пустыми руками.
Когда в конце 1943 года отец уехал на фронт, мы с мамой и братьям остались жить в Пархаре, где находились до весны 1944 года.
В начале мая 1944 года мы получили письмо от тети Симы, в котором она звала нас приехать к ней в Харьков, мама без раздумий приняла решение ехать, так как у младшего Вовы, когда зацвел хлопок, ужасно опухали глаза, в результате чего стало развиваться косоглазие, которое он, впоследствии, смог исправить только операцией.
До Харькова мы добирались целый месяц и оказались там только в начале июля 1944 года, где прожили до осени, пока за нами не приехал старшина, которого отправил отец.