В скором времени меня выписали домой. Мама каждый день куда-то уезжала в город и однажды, вернувшись, сказала нам, что дядя Саша, муж тети Симы, который работал на железной дороге небольшим начальником, сказал, что пассажирские поезда уже все ушли из Харькова, остались только товарные вагоны и прямо сейчас формируют несколько товарных поездов для беженцев и тех, кто пожелает из Харькова уехать – нужно собираться в дорогу, поедем за Урал.
Собрались мы достаточно быстро. Тетя Сима снабдила одеждой, ее сын Валентин был старше нас, из его вещей тетя Сима с мамой перешили нам с братом наряды, которые завязали в узел вместе с подушкой и теплым одеялом. В дорогу тетушка напекла для нас пирогов, приготовила кислого молока, сложила яблоки и груши. Также она сообщила их с мамой отцу, моему деду Степану Федоровичу о нашем отъезде. Он проживал в окрестностях Харькова, в деревне Большая Даниловка, и немедленно приехал, чтобы нас проводить. Дедушка был очень высокий, сильный, подхватил нас с братишкой обоих на руки, расцеловал:
– Какие они у тебя худые, Надя.
– А с чего им быть полными, папа? Венуся всю дорогу сам прошагал, Валю я на руках тащила.
Дедушке уже было 60 лет. При царе он служил в Семеновском полку в Санкт-Петербурге, жил в казармах на Васильевском острове. Проходил срочную службу. В Первую мировую войну был награжден Георгиевским крестом. Когда немцы оккупировали Харьков, дедушка ушел в ополчение, но немцы разбили их и взяли в плен – его повесили на центральной площади и где его похоронили, так и осталось не известным.
***
На вокзале оказалось громадное количество народа и, когда объявили посадку в товарняк, все кинулись занимать места в вагонах. Там не было никаких сидений, просто голый пол, да выдвижная дверь. Вот, в таких условиях мы и поехали, спали на полу. Дорога оказалась невероятно долгой, мы проехали весь сентябрь, на разъездах могли стоять по несколько суток и даже недель, так как пропускали, движущиеся на Запад по одноколейной дороге эшелоны.
Добрались до Урала мы только в октябре. Конечным пунктом стала Лысьва. Город стоял укрытый белоснежным снегом, в ухоженных палисадниках полыхали красным огнем гроздья рябины.
Нас высадили из вагонов и группами водили по городу – расселяли в дома местных жителей. В одном из домов нам выделили угол, записали адрес и мамину фамилию. Хозяин дома был уже довольно пожилой, с ним проживала его жена, зять с дочкой и с ребенком. Посередине горницы стояла большая русская печь, которая занимала почти полкомнаты, сам дом был деревянный.
Мне постелили на сундуке, братику нашли детскую кровать, а мама ютилась на полу, рядом с нами. Хозяева к нам относились с неприязнью. Нам ничего не давали из еды, хозяин дома запретил нам что-то брать без его ведома. Хозяин говорил: «Вот есть будешь только то, что я тебе дам, а так даже думать не смей!» У самих при этом было все – они хорошо питались, но нас никогда к столу не приглашали. Мы ели брюкву, морковь, мама иногда приносила в солдатском котелке суп с полевых кухонь. Суп был на воде из брюквы, гороха или пшена. До сих пор помню этот противный сладкий привкус. Иногда мама приносила перловую и пшенную каши. Один раз принесла кильку. Хлеб давали три куска на семью. Питались очень плохо.
В начале декабря я пошел в школу. Нужно сказать – я был абсолютно не готов к первому классу5: не знал ни букв, ни цифр, про письмо и говорить не приходилось.
Учительница определила мне место, рассказала правила поведения: если хочешь спросить – поднимай руку, разговаривать во время урока – нельзя, на перемене – не бегать и не сорить. В школе по партам ползали вши, а я был очень брезгливый, и эта картина каждый раз вызывала у меня тошнотворное чувство. Каждый вечер мы садились к керосиновой лампе, мама снимала с меня сорочку и проглаживала швы раскаленным утюгом. Однако все это казалось мелочью, так как на большой перемене в школе обещали давать булочку. Булочка была для меня чрезвычайно важна, нет, сам я ее не ел – я относил домой голодному братишке.
Учеба давалась мне тяжело, к тому же постоянно мучали головные боли и головокружения, я так и не поправился до конца. По дороге в Лысьву мама меня постоянно привязывала к себе за ногу, чтобы я не выпал из вагона, потому что иногда двери приоткрывали на ходу, когда мужчины курили и справляли нужду.
Однажды я шел домой со школы, день был довольно морозным, на моем пути оказался большой сугроб, я стал его обходить и провалился в яму. Оглядевшись – вижу, что в яме снега немного, видимо выкопали ее недавно. Оценив обстановку я понял, что не выпрыгнуть из ямы, не зацепиться за что-то – не получится. Я стал кричать, но никто не отозвался. Так и просидел я в этой яме до вечера, стало страшно. Вдруг, слышу, скрипит снег – кто-то идет рядом. Я отчаянно заголосил: «Помогите! Помогите мне!». К краю ямы подошла женщина: