- Откуда в тебе столько злости, Хёрн?
- Не я така, жизнь така – слышал, поди? Я человек, от этого не отпираюсь, хоть и знаю больше, чем человеку положено. А только мне посоха по бабьему положению никто не подаст! Вот и злобствую, лютую, что не оценят меня, ковры под ноги не постелют, да иной раз и камнем запустят – случалось такое. А я с малой, и мне и ей жрать-то хочется, а никто не дает! - Губы у Хёрн затряслись, голос стал вовсе старческим, дребезжащим. – Вот откуда злость-то!
- Разошлась ты, - брезгливо поморщившись, произнес старик. – Все тебе кругом ненавистники. А вот что ты делала будто и ни при чем? Или то, что ты из этой самой дочки своей силы жизненные сосешь – тоже за добро считать?
- Это не твоё дело, - злобно буркнула Хёрн. – От нее не убудет, а мне еще кое-что сделать надо, прежде чем в пекло отправляться.
- Выходит, ты по другой дороге пойдешь.
Хёрн кивнула.
- Мне на север, ближе к столице. Там сейчас ой что будет! Хоть кого-то уберегу…
Ее взгляд медленно поплыл в сторону, застекленел, упершись в горизонт. Старик молчал, показалось даже, напрягся. Но Хёрн больше не произнесла ни слова. Так и стояла живой статуей, видя ей одной ведомое. Переступив с ноги на ногу, старик удобнее перехватил посох и пошел прочь. И с каждым шагом он отдалялся так, будто шагал не человек, а великан или тролль. Когда же он почти скрылся из виду, губы Хёрн дрогнули, посылая ему вслед сказанные уже вслух слова.
- А ты иди, иди, родимый. Может, тоже чего путного придумаешь.
Глава 5
Новый день застал обозников врасплох. Солнце уже ползло к самой небесной маковке, когда одурманенные сельчане начали шевелиться. Стонущие, растирающие больные поясницы и ломившие от минувшего напряжения ноги, они уныло разбредались по палаткам. Хотя находились и такие, кто бесцеремонно пристраивался к опрокинутым бочонкам с питейным. Сердито фыркали изголодавшиеся лошади, подхныкивали дети.
Стоянка оживала неспешно и нехотя, предпочитая не делать шума из случившегося. Зато в крытой обозной телеге большака хозяин бушевал не на шутку.
- Почему раньше не разбудил?! – распекал он пришедшего на выручку Путяту.
- Да кто ж знал, что вы уже успокоились. Я думал, неделю прогуляете, так взялись, - поникая голосом к концу фразы, выдал он. А про себя наверняка подумал, что бы я тебя еще хоть раз разбудил – ну уж дудки!
- Столько времени упустили, столько запасов изъели... Кстати, сколько?
- Я Хетро уже послал дознаться, все ли живы и в чем убыток.
- Ладно, - протирая лицо мокрым полотенцем, ответил Хром. – Хоть задницу без меня подтереть можете, и то радует.
Он расхаживал из угла в угол тесной комнатенки, разминая затекшие ноги. В голове гудело, под коленками трясло, в груди ширилось ощущение чего-то мерзкого, будто с молоком проглотил и жабу. Хром хмурился, больше всего раздражало, что сам Путята выглядел вполне здоровым.
- Сам-то как?
- А я-то что? Я уже стар, чтобы с девками трястись, я тут под телегой лег и скуфейкой накрылся, чтобы вашего гомона не слышать, тем и перетерпел.
Хром кивнул. Вспоминать, кто вчера проносился перед глазами в общем безумии, не хотелось. Да и не вышло бы – голова тут же отзывалась болью, а перед глазами вспыхивала рябь.
- Делать-то что прикажешь? – после тягостного молчания, проговорил Путята.
- А что делать-то еще? Обоз собирать, да в путь трогаться. Повеселились, теперь пора и поработать. - Хром помолчал, а потом добавил, оглаживая шершавой ладонью щеку. – Оно, может, и хорошо, что так вышло. Что нас по пути в дальние пещеры ждет – неведомо. А так хоть размочили черствую горку, парни девок помяли.
Путята хмыкнул в усы, вспоминая, как вчера сам Хром Занку охаживал. Словно подслушав его мысли, большак резко обернулся, словно хотел поймать друга на недостойной мысли.
- А пришлые-то здесь еще?
- Как не здесь, куда им деться-то?
- А ты проверял?
- А чего за ними доглядывать? Разве бы они к мертвым подались? Или за гномами увязались? Кому они нужны-то?
- Нужны, не нужны, а только не спроста вчера у нас этакое веселье вышло. Не своей мы волей пляски затеяли.
- Неужто веришь, что девчонка и впрямь силу имеет?